Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Разное о Разуме Высшем, любопытстве, лжи и неопознанных летающих объектах.

 

I

И каких только призраков, будоражащих умы восторженно мыслящих граждан, не ублажала Европа в тёмные периоды своей истории. Призраки бродили по городам, сёлам и весям воздушными фантомами, нашёптывали на ушко, где надо и кому надо, всевозможные прелести, некоторых откровенно стращали грядущими смутами, казнями самого антихриста сатаны и его сподручных, принявших видимые обличия пегих козлов, а невидимые – злых духов смердящих серой. Козлов подобного раскрасу Святая инквизиция велела всех изловить и, вместе с нерасторопными хозяевами, придать аутодафе. Но силён лукавый, несметно воинство его. И наоборот: слаб человек по природе своей порочной. Как тут быть без крестного знамения, в коем Сам  Господь Саваоф. Вспомнили, прослезились, поклялись. Алчущих Царств Небесных и их райских кущ непогрешимые папы,  крестным ходом двинули на святой град Иерусалим, осквернённый неверными, к изволению Гроба Господнего, самой Голгофы, политой Кровию Спасителя, к обретению чудотворного Креста, исцеляющего и плотью хворых, и духом немощных, воскрешающего и мёртвых. И, хоть плакал Христос с Небес слезами горючими, укорял, указуя перстом на Своё Евангелие – Весть Благую, где всё так ясно и недвусмысленно сказано: Поднявшие меч, от меча да погибнут; не желай другому того, чего не желаешь себе…. Не уразумели…. Поступили по своей воле, которую нарекли Его волею. Народу сгибло тьма – не счесть. Демоны хихикали, потирали флюидными ручками, пускали ветра, но шёпотом, и не где-нибудь на площадях базарных, что весьма естественно, а в иной среде – среде достойнейших мужей, восседающих в благородных собраниях. Избранные незаметно прикладывались к надушенным платочкам, изо всех сил старались не подавать признаков и малейшего смущения, затаивали дыхание в ноздрях своих, с обидою размышляя: кого это так прорвало…? Ведь, чёрте что…. Хоть и не я подпустил, а всё же…. Не дух ли витает, где хочет и как хочет…. Оставим же это всё в прошлом. Нам то что, до смутного средневековья…? Будь оно ранним, средним или поздним. Натворили,  там, разного, от ревностного рвения, да с религиозного пылу….

Нас же на мякине не проведёшь: не то, что в духов – призраков каких…. В самого Вседержца Саваофа уж не веруем. Ставим под сомнение легитимность всех Его заслуг в области миросотворения, полагая, что мы – сами по себе, Природа-Матушка с краюшку, а всё вместе – плоды внеземного разума, неких высших цивилизаций.

А где Бог? А Бога нет. Хотя бы и потому, что никак высшее Его творение – человек – не может смириться с участью раба, пусть и Самого Творца. Кто по дарованной свободе хочет быть рабом? Поднимите руки…. Вот видите…. Значит, Бога нет. Бог и раб неотделимы. Без раба Творец лишается благодарственных поклонений; без Бога раб – смысла бытия. Небольшая подмена понятий и всё становится на место. Высший же Разум, в его словесно-смысловом употреблении и звучит как-то солидней, научней звучит, и, одновременно выказывает в гражданине человека прогрессивного, вооружённого истинными научными знаниями, а не какими-то божественными сказками. И, поди докажи, что теософия, физика, хиромантия, астрология и вовсе не науки, так как напрочь лишены доказательной базы.

Верующие в Высший Разум, как правило, безбожники, то есть атеисты, хотя и не хотят  признаться в этом. Истово поклоняющиеся же Господу, вообще не верят ни в какой разум. Так как последний, опять же, зиждется на доказательствах, которые, в свою очередь, никак не в состоянии объяснить главное: зачем мы, кто мы, куда идём, и что из этого следует, как результат? Всё понятно? А как хочется хоть во что-то верить, быть не простой песчинкой в океане подобных, а личностью быть, сопричастной таинств вселенских, участником грандиозных процессов мирозданий. Хотя…! Хотеть и быть далеко не одно и тоже. Страшно и представить, и в совокупности одарённейший человеческий интеллект совершенно ничто, приближен к нулю, в сравнении с этим самым Высшим Разумом, который, хочется напомнить, никак не надо путать с Богом. И потому…! В суммарном отношении, даже гениально мыслящие, редкостные обладатели неординарных мозговых кубышек, могут породить разве что какую химеру, пшик, идейку, но никак не более. Мы идеализируем Гения. А он, убогенький, лишь на йоту, да и то, в узко специфических своих познаниях, «впереди планеты всей».

А если учесть во внимание другое, в чём его Господь малость ушиб, то всё уравновешивается. И гений в сумме своих, а вернее общественно человеческих знаний, как и все – среднестатистический обыватель. Парадокс, в полном соответствии с Теорией Относительности гениального Эйнштейна, который совершенно не таков, исходя из высказанной им же идеи. А призраки не перестают блуждать по уже просвещённой, а потому, не всему верующей Европе, будоража общественное сознание всё новыми и новыми идеями, которые есть не что иное, как старые, но позабытые в веках.

- Но мы-то там не жили, не бытовали своим сознанием, нас и вообще на белом светушке не было – возмутитесь вы, с полным осознанием своей правоты.

- А где, - спросит ваш разум, - вы тогда были, если вот так просто отказываетесь от прошлого? Заметьте…! Не какого-то чужого, а своего, родненького. Не вы ли нарекли его своим? Говорите с придыханием и по всякому случаю, подчёркивая, когда нужно, свою правопреемственность: это наше прошлое; наша культура; наша вера; наши герои….

Не вас ли предупреждали пророки ваши – первосозерцатели Небес:

- Одумайтесь, безумцы! Страшен во гневе своём Бог Вседержец…. Вы же, рачителей Его славных, не захотели знать как пророков. Перекрестили в палеовизитёров, посланцев иных цивилизаций, приняли за пришельцев из лучезарных созвездий Туманности Андромеды – обители Света, могущественного Ориона.

И всё то, о чём некогда прорицали Иезикиль, Даниил, да и Новозаветный Иоанн переосмыслили, представили, как новое откровение, данное не кому-нибудь, а вам, так как древние ничего ясненького из того не извлекли, облекли в смутное и религиозное. И пошло, и поехало….         Летающие тарелки с пучеглазыми инопланетянами, абсолютное оружие без промаха разящее, межгалактические пространственно-временные туннели – машины времени, гипергравитационные установки, локализирующие силу тяжести планетарно-звёздных объектов, посредством которых построены циклопические сооружения, и не только землян…! Дух захватывает…! И как тут не поверить, что есть он, где-то, на самом краюшке разбегающейся на все двадцать четыре стороны Вселенский Разум, выше которого уж ничто невозможно и представить, когда вдумаешься. Но перед ним, почему-то, перед этим самым высшим никому и в голову не придёт встать на колени; поклониться создателю всему и вся. А почему? Разум не позволяет? И не в нём ли кроется гордыня великая…?

- Через ваш разум вас и посрамлю, -  сказал Господь, и почил.

 

II

 

Любопытство – одна из отличительных черт человека мятущегося, стремящегося хоть что-то познать из чудных явлений, бытующих в бесконечном многообразии окружающего нас мира. Без даже самого малюсенького любопытства со стороны существа мыслящего, не могло бы статься и элементарным знаниям об окружающем его мире.

И разве не из чистого любопытства, в коем зуд нестерпимый, Адам – подобие и образ Божий – слопал плод запретного древа, втихаря и без суеты (оной тогда ещё не было), предложенный доверчивой и безмозглой Евой.

- А что я теряю…? – в потёмках души своей представил он. – С одной стороны, возможно как Бог прозрею в познании добра и зла, стану самим богом. Не явная ль польза в том мне…? С другой стороны – милостив Создатель мой. Гляди и простит.

Не простил…. Прогнал глаз долой с обители райской в пустошь, где тернии да волчицы, и скудный хлеб, добываемый в поте лица. Дорогу возврата отрезал; ангела с огненно-вращающимся мечом поставил.

Адам оказался не из тех, отпавших ранее, бунтарей, впавших от немилости в ярость. Пока оставалась сила и предречённый аж самим Господом срок времени в девятьсот тридцать лет, по исполнению: смертью умрёшь, из праха вышел – прахом станешь, - стал с великим усердием и любовью познавать законную и единственную супружницу свою Еву.

А по-другому – стал познавать Жизнь. Народу народилось – тьма - тьмущая. И все, как один, связаны кровавыми узами. Плодились, аки кролики, и, не помятуя имени Божьего до тех пор, пока Первосотворённый не познал ещё разок жену свою,  и не родила она сына, наречённого по имени Сиф. Сына, данного по семени вместо убиенного Каином Авеля. Енос же – кровь Сифа, посмотрел в бездонные глубины неба, вспомнил моральный закон внутри себя, стал призывать Имя Господа. Где-то в это время и родился я – человек, не забывший свою родословию, вспомнивший имя Бога.

 

III

 

Из милицейского отчёта, обработанного посредством художественного свиста неизвестным сказителем, - любителем этого редкостного, можно сказать уходящего в никуда жанра.

 

Осень. Нальчик. 1989 год. Над Куркужинским высокогорным плато местными любителями - уфологами наблюдался  неопознанный летательный объект, который сначала завис, а потом и приземлился. Дело было ночью, ничего не видно, так как было темно. Далее…. Некими неземными пришельцами насильственно похищен гражданин Сорокин Н.Н., 1950 года рождения, уроженец города Нальчика, проживающий по улице Инессы Арманд,1. Как в последствии обнаружилось, и это факт, по данному адресу находится не один дом или строение, а аж три. Это здание Союза художников, детская музыкальная школа, отделение историко-филологического факультета КБГУ (комплекс). Как так получилось?

Через некоторое время (сколько не уточняется) мужчина был возвращён туда же, откуда был взят, в целости и сохранности, в полном своём физическом и материальном комплекте, но, как показалось, и не только нам,  с некоторыми умственными странностями.

Так, он утверждает, (далее со слов  пострадавшего, который почему-то и не считает, что он таков), что до своего похищения, будучи у себя дома, в здравом и трезвом состоянии, неожиданно, помимо своей личной воли, вошёл в телепатический контакт с внеземными существами, неизвестного для него обличия, которые, не без гипнотического внушения, назначили ему место встречи в названной выше географической точке.  Прибыв туда на обычном рейсовом автобусе Нальчик – Пятигорск, а далее на попутной бричке, запряжённой ишаком, Сорокин Николай Николаевич, быстро сориентировавшись на местности, определил тот отдельно стоящий в поле стог сена, на который ранее загипнотизировали его инопланетяне; вскарабкался на его крутую вершину, зарылся в сено. Так как дело клонилось к вечеру, а может, по каким иным причинам, как ему показалось, вскоре он уснул. Очнулся Николай Николаевич от странного стрекочущего звука, исходящего от люминесцирующего механизма, похожего на две сложенные друг с другом выпуклые алюминиевые крышки от кастрюли, но диаметром метров семь-восемь. Незаметно подкравшись к самому краюшку стога, чтобы получше рассмотреть невиданный аппарат, неожиданно свалился на землю, на забытые нерадивым колхозником грабли, которые и впились в рёбра  своими ржавыми зубьями. От удара и последовавшей страшной боли в боку он сначала громко заорал, и на какое-то время почти потерял сознание. Как в каком-то тумане или полусне, сначала почувствовал, а потом и увидел, что его волокут по направлению тарелки, к её серебристому трапу, некие странные человекоподобные существа невысокого роста. Вцепившись в него клейкими и очень сильными передними конечностями, оторвав от земли, они быстро, почти бегом, передвигались к своему кораблю, как бы и не замечая довольно приличного веса и, даже подбрасывали вверх, если он предпринимал попытки к сопротивлению. По мере приближения к испускающему ровный фосфорический свет объекту, Сорокин успел заметить, что инопланетяне были ростом не более полутора метров, но с большими удлинёнными головами, основную площадь которых занимали два проницательных глаза округлой формы. Без единого волоска на гладком черепе, без привычного для нас ротового отверстия, и с едва обозначенным носом в виде двух маленьких дырочек, они представляли настолько странный вид, что Николай Николаевич поначалу, из робости, совсем было закрыл глаза, чтобы не лицезреть подобное, но вскоре подумал: будь, что будет….  Одетые в одинаковые, светящиеся комбинезоны, шелковистые на ощупь, плотно облекающие их, с виду хрупкие, тела, пришельцы действовали слаженно,  без суеты, и, несмотря на свой малый рост, выказали недюжинную силу и сноровку; быстро втащили пленённого в свою скороварку и тут же растворились.   Несмотря на жуткую боль в боку, Сорокин подполз к месту, где вот, только что, находилась дверь, в виде серебристого овала, чтобы незаметно улизнуть, но её и след простыл.

Оглядевшись, увидел, что находится совершенно один, в довольно просторном помещении овальной формы, без следов какой-либо мебели, где потолок, пол и выгнутые стены были из одного и того же, непонятного материала, похожего больше на керамику, но тёплого на ощупь, без единого стыка, шва и зазора, как бы цельнолитого, светящегося всею своею площадью мягким, золотистым светом. Почувствовав   себя заживо замурованным в бронированной капсуле, от отчаянья он выругался отборным матом, что есть дури двинул кулаком в стену, смачно плюнул в сторону исчезнувшей двери.

Тут же, как бы изнутри собственной головы услышал странный писклявый голос, схожий с чириканьем волнистого попугайчика: Ваша просьба и сопровождающие её действия не поддаются расшифровыванию, лишены всякой здравой логики. Повторите то же самое, но в ином алгоритме.

 Быстро сообразив, что он не брошен на произвол Судьбы, находится под наблюдением и его изучают, Николай Николаевич попросил, душевно и слёзно, его отпустить домой, обещал о происшедшем молчать до гробовой досточки, больше не беспокоить контактами, так как подсоединился случайно и не злонамеренно.

Капсула, как бы разошлась на две половинки, расширилась, и он оказался в совершенно ином помещении, ярко освещённом, в окружении уже знакомых ему существ человекоподобной внешности, в тончайших облегающих одеждах сталистого цвета, как бы цельно выделанных и,  судя по откровенно проявленным выпуклостям, явно мужиков.

Телепатически прочирикав где-то в области мозжечка: «Не волнуйтесь, вам требуется срочная помощь», -  они, без всякого к тому сопротивления стены, прошли сквозь неё, как бы дематериализовались, но вскоре же проявились обратно, только не наяву, а на вспыхнувшем, на всю стену, экране. О чём-то посовещавшись, покачав головами без малейших признаков растительности, они куда-то опять исчезли. Экран потух, за то,  прямо из него, из того места, где он вот только что светился, вышла, как показалось Сорокину, существо, явно женского пола и, совершенно, в чём мать родила.

- Господи! – смущённо подумал он, - как есть натуральная баба, если смотреть от груди и ниже. И сложена, надо сказать, совсем даже недурно. 

В шестипалой руке, развратного обличия девица держала подобие плоского металлического чемоданчика с пультом на крышке, со множеством мигающих штучек. Улыбнувшись, как показалось ему, огромными перламутровыми глазами, телепатически пропищала:

- О! Да вы мужчина что надо, - женщина нажатием клавиши открыла верхнюю панель прибора и извлекла оттуда абсолютно непроницаемо чёрного цвета перчатку с длинным раструбом на конце. Натянув её себе на руку  по самый локоть, и ещё раз обворожительно улыбнувшись, подошла к нему, лежащему на боку и присела на корточки.   Позабыв о боли, Сорокин от смущения отвёл глаза.

- Наши бабы это делают как-то по иному – подумалось ему, не стыда, ни совести….

Тут же из стены, словно проявились двое хлопцев, маленьких, но весьма атлетического сложения, которые молча, согласовано и энергично стали его распаковывать. Стащив с бедняги всё до единой тряпочки, тут же, вместе с ними и исчезли. Почувствовав себя крайне неловко, как ни как, а всё же женщина, Николай Николаевич прикрылся рукою, растерянно и по идиотски заулыбался, и, даже, покраснел, как рак, что с ним случалось ранее, разве что, в детстве.

И тут…!  Произошло совершенно невероятное, не укладывающееся ни в какие рамки сознания. Грациозно вытянув руку в чёрной перчатке,  женщина без признаков рта на лице, погрузила её как в воду в его живот и стала там что-то искать, как бы исследуя: всё ли там на месте. При этом совершенно никакой боли он не ощутил, чувствовалось лишь подобие лёгкой вибрации, так, как будто по коже бегут мурашки. Более того…! Рваная рана на правом боку тут же, на глазах перестала кровоточить, стала затягиваться и совершенно исчезла без всякого следа.

Одновременно же, о боги…!  На него нахлынуло страстное похотливое желание, непреодолимое, никак уже не контролируемое им, почти животное  желание овладеть этой миниатюрной нечеловеческой женщиной, совершенно обнажённой, как и он сам. На уровне неведомо, какой чувственности и, со всей очевидностью он вдруг понял, что и она жаждет того же, и не менее его. И что не он, а именно она – эта внеземная богиня, властвует над ним, инвольтируя свою страсть, древнюю, необузданную страсть женского начала.

- Но как такое вообще возможно? – промелькнуло молнией в его пылающей голове, - стыд-то какой…. Без всякого знакомства, с первой же встречи, с первой попавшейся инопланетянкой, с такими громадными глазами на всё лицо…. И поцеловать-то некуда…. Ни губ, ни ушей, ни нормального носа. Женщина без единого волоска…. А кожа…! Господи, какая кожа…! Сафьян, замша…. Бархат натуральный…! А взгляд…. Так и завораживает. Смотрит-то как…. Ведь точно изнасилует. Хоть бы….!

Как бы услышав его мысли, гуманоидка поспешно извлекла из его живота перчатку, мерцающую абсолютной чернотой провала, по лицу её пробежала рябь и вдруг…!

Всё исчезло, как в неком сне, и эта дамочка, и инопланетная летающая посудина. Николай Николаевич увидел себя как бы со стороны, и почему-то в деревенской рубленной баньке, какие разве что ныне остались в глухих сибирских деревнях, и не с кем-нибудь, а с Ангелиной Степановной – женою своего начальника Петра Тимкина, - полногрудой и томной женщиной тридцати с хвостиком лет, которая низким завораживающим голосом просит его:

- Коленька, потдайте-ка  парку на полочик, поворожите маленечко веничком…. Да расслабьтесь вы, - многозначительно воркует она, сворачивая в тугой узел свои великолепные волосы, - Пётр Терентьевич уж чёрте где…. Три часа как катит поездом к своей разлюбезной тётушке в Воронеж. Экий, вы робкий и стеснительный…. Вы всегда такой с женщинами?

Но далее…. И эта сцена как бы смазавшись, растворяется непонятно куда, исчезает бесследно. Николай Николаевич обнаруживает себя на стогу сена, лежащим лицом вверх, один на один со звёздным небом. Как наяву слышится ему голос Ангелины Степановны, тихий и вкрадчивый, как сама эта ночь, пахнущая мятою и свежескошенным сеном:

- Только что у тебя родился сын. В честь бога воды его искупали в малахитовой купели, нарекли именем Ахумитопулькопитараджас. Верховная жрица планеты Отокато, созвездия Орион, чествует тебя, муж семенем щедрый.  На древних столпах Огары вновь возжены светильники жизни, курятся священные чаши фимиамом славы. Приветствую тебя, достойнейший!

 - Что же это такое делается со мной, - похолодел Сорокин – самодеятельный уфолог, антидарвинист, сторонник возникновения цивилизации в результате палеовизита представителями высших миров.

В наступившей ночной тишине послышалось прерывистое стрекотание кузнечика, где-то, совсем рядом голосом младенца  прокричала ночная птица, стремительной чёрной тенью шарахнулась над диском луны, растворилась во мраке.

- Ночью кричат цикады, - почему-то подумал он, - кузнечикам должно спать.

Но наоборот, стрекотанье резко усиливается, к нему, как в хоре, добавляются ещё какие-то странные, пульсирующе-булькающие звуки, слетающие словно с деревянного ксилофона, и Николай Николаевич воочию видит, как почти рядом, метрах в ста пятидесяти от него, от земли отделяется полупрозрачная линза, сияющая бледно-голубым светом, с быстро вращающимся диском по центру, да так, что кажется, что это серебрится застывший туман. Зависнув на несколько секунд, подрагивая и медленно разворачиваясь вдоль оси, она неожиданно вспыхивает ярко-красным, сухо щёлкает, как при электрическом разряде, молниеносно растворяется в никуда, да так, как будто бы и вовсе её не было. Лишь лёгкий фосфорический свет ещё некоторое время продолжает мерцать язычками холодного пламени между стебельками трав, проносится рябью с края на край очертанного диска, выдавая уже былое присутствие галактического пришельца с посланцами иных миров.

 

IV

 

Когда я был совсем, совсем маленьким, не умеющим и толком разговаривать, я, естественно, не знал, как читаются буквы и складываются в слова, не имел представления, что есть прибавить, чтобы потом взять и отнять, где моё, а где не моё, под названием чужое. Не видел и разницы…. Между умным и глупым, бедным и богатым, сытым и голодным, нормальным и, так называемым не нормальным. Но…!

Необъяснимо, как мог безошибочно определяться в главном. В том главном, что и делает человека человеком, но что, в последствии уже и не различимо по причине лжи, которой, с великим педагогическим усердием научат взрослые, ради того, чтобы уже не мог ясно видеть разницы между любовью и ненавистью, правдою и неправдою. Но сколько бы не пытался лукавый поменять их местами, всё равно виделось мне, где была добродетельность, там и была Любовь, торжествовала правда. Где была ненависть, там и ютилась ложь. Не ангел ли хранил меня…?

Взрослые не полюбились сразу же   и категорично, и, кажется, с самого первого дня рождения – Лгуны. Будучи глубоко несчастными, обещали радость и счастье. Боясь Бога, учили не верить в Него. Ненавидя врагов своих, настаивали любить ближних. Изобличая ближних, в борьбе с врагами, искренне верили, что служат правде. И открылось мне уже тогда, в младенчестве, то, что не требовало объяснений, но что объяснилось много, много позже: в юности ложь мимолётна, в молодости – хитрость и защита, в зрелости – успех. В старости…? В старости ложь уже не осознаётся. В старости ложь  - целесообразность бытия, укоренившаяся закономерность. Трудно уж заставить и покраснеть. Краснеют от стыда дети и юноши. И хоть многие, именно в ветхости лет своих пытаются стяжать веры, во спасение души своей грешной, - обретают лишь набожность, без любви, веру без Бога, молитвенность – на всякий случай.

И только в младенческом возрасте человечек есть истинный образ Творящего и Любящего даже врагов. Бывают, конечно, и исключения. Встречались на моей дороге и те из редких, кто и до крайних годов своих так и не стали ни юношами, ни зрелыми мужами, ни старцами. Навсегда остались в ребячестве. Это им заповедано, по духу, карабкаться узкою тропою, входить тесными вратами, неся непосильной тяжести крест. Не во имя спасения своей души, а во спасение многих. Это они, как смеются искренне, так и плачут, не тая радости, не скрывая слёз. Это их упокаивают тихо и смиренно – в небесах гласят им колокола. И не про них ли поют ангелы кроткие вестями Спасителя: «Будьте как дети, ибо их есть царствие Божие…».

Но бдит лукавый, вездесущи сатрапы лжи. Тот маленький я, давно уснул под берёзкою, сидя на моховом пенёчке перед малахитовым камушком, как перед алтарём. Но никто о том не знает. И места не ведает. Знаю я. Не в час ли моего упокоения суждено нам встретиться? Не в единении ли истинное воскрешение моё? И не от Начал ли я был преисполнен правдою. Откуда ложь? Невзлюбив взрослых за их неправду, ею же и соблазнился. Жизнь…. И ранней весною можно увидеть жёлтый лист: умер ребёнок. И на забытом всеми погосте играют на свирелях, пляшут и поют – утеряна память.

- Во многой мудрости много печали, - изрёк Екклесиаст и замолчал. Слишком мудр был. Так как, кто умножает познания, умножает и скорбь.

- Во многих знаниях много и лжи. Иначе не блуждали бы в потёмках. Много знающий, хоть и знает, как поступать правильно и по справедливости, ищет, прежде всего, себе выгод, а потому и лукавит. Предав своё сердце знаниям – приобщился ко лжи. За это меня полюбили глухие. Обратился лицом к Богу – отрёкся от глупости, - возненавидели преисполненные мудрости. Наделал вина хмельного и стал пить. Сделался пьяницей нищим. Возрадовались и эти и другие: «Пропащий…». Опрокинул прогнившую колоду, посыпалось время; сел под берёзкою перед малахитовым камушком. Успокоилось сердце. Не мечи бисер….

 

V

 

В том же году, осенним солнечным днём, прозрачным и тихим, как сами безоблачные небеса, над Герпегежем, что не более двадцати километров от Нальчика, завис непонятный летательный объект. Изначально проявившись в виде сверкающей звёздочки над Сарай Горой, и очень высоко, он мгновенно вдруг вырос до весьма внушительных размеров, как бы приблизился, но не в результате полёта или какого движения, что как-то можно было бы наблюдать, а, как бы враз увеличенный хорошей оптикой.

- Это какая же должна быть скорость, - подумалось мне, - если микроскопическая искорка на высоте не менее как стратосферы, в мгновение ока увеличилась до размера геометрического тела с хорошо различимыми деталями? И есть ли вообще такой материал на земле, способный вынести подобные перегрузки, не распылиться, не сгореть, в конце концов, в сопротивляемой атмосфере, что случается наблюдать и при гораздо меньших скоростях входа в воздушную среду метеоритов?  Не обман ли это зрения…? И не коллективное ли галлюцинирование, что случается иногда при общем гипнозе, природа которого не раскрыта, с огромным количеством людей? Не одним ли и тем же физическим законам следует материя в трёхмерном пространстве с координатой одного времени? Как же подобное возможно вообще?

Но, вопреки всем законам понимаемой мною физики «подобное» как ни в чём не бывало, висело неподвижно юго-западнее Герпегежа на высоте, как казалось,  уже, не более тысячи метров, переливалось серебристыми бликами в лучах осеннего солнца.

- Какого же вида был этот самый летательный объект? – спросите вы, особенно те, кто ещё не утратил чувства любопытства.

Сразу же хочу разуверить мыслящих навязанными стереотипами. Нет! Не как летающая тарелка или шляпа. Кастрюля, шар, диск….

 Представьте себе, кто хоть чуток знаком с геометрией, фигуру в виде прямоугольного куба, размерами метров двести пятьдесят-триста по высоте, выполненного из толстостенных труб серебристого цвета и соответствующего диаметра, на углах скреплённых друг с другом посредством «муфт», так похожих на известные нам по водопроводным магистралям, где видно как две трубы, при помощи резьбы, соединены под углом девяносто градусов друг к другу. Так вот. Представьте себе такую фигуру в виде каркаса…. Но это ещё не всё. В него, то есть в этот куб, вписан октаэдр из того же материала, исполненный подобно первому. Октаэдр, если кто не знает, это такая геометрическая штуковина, которая состоит из двух, в данном случае, каркасно выполненных равнобедренных пирамид, соединённых своими основаниями. В свою очередь, уже в октаэдре, внутри его, находится шар с множеством круглых отверстий, расположенных по его диаметру, наподобие иллюминаторов на самолёте. Этакий геометрический летательный курьёз, из миров, где, как мне кажется, этой науке придаётся не только утилитарное значение, но и нечто более глубинное и мировоззренческое, как: «Миром правят числа», - сказанное Пифагором.

 Строгая техногенетика аппарата, знаковость, в коей можно усмотреть модель мироздания, просто поражает: круг, треугольник, квадрат…. Шар, пирамида, куб….

Повисев так, и совершенно неподвижно, некоторое время, «фигура», как бы мгновенно дематериализовалась в данной точке воздушного пространства, и вновь материализовалась, но уже где-то, как показалось, над селом Кенже, и на страшной высоте, так, что виделась, как звёздочка.

- Что же это за чертовщина…? – изумился я.

И вновь, она уже над головой, довольно высоко, но и при этом, поражающая грандиозностью  своих размеров. Естественно, что при подобных сопоставлениях в размерах ошибки весьма вероятны, тем более, когда наблюдатель не знает точной высоты.

Но разве мы не представляем примерные размеры того же самолёта на глаз? Гигантские, титанового цвета трубы (если они полые…?) каркаса видимы в деталях и совершенно отчётливо. Их функциональность с позиции человеческих знаний и логики совершенно не понятна. Шар же, внутри этой конструкции по своему физическому состоянию и цвету, если это можно так выразиться, был, как бы не совсем стабилен. Если сам каркас виделся абсолютно реально, и, даже, как бы ощущался по материалу, то последний выглядел несколько расплывчато, туманно, иногда и явно менял цвет, и, даже, как бы вращался относительно оси иллюминаторов. Создавалось такое впечатление, что он никак не закреплён, и как бы плавает сам по себе внутри октаэдра.

И вдруг…! Совершенно неожиданно для себя, я вспомнил, как бы даже почувствовал, что уже когда-то видел нечто подобное, был каким-то образом сопричастен к этому, как к бесконечно древнему, имеющему быть ещё до моего рождения.

- Господи…! Когда же это было? – задаю я себе вопрос, - не в прошлой ли жизни…. Откуда это?  И почему ныне, именно я есть свидетель этому уникальному явлению, и просто ли это случайность? О, человеческая память…. Насколько же ты несовершенна…. О, человеческая память! Насколько же ты необъяснима и таинственна для самого человека! Его ли…? Ведь совершенно ясно, что подобный летательный объект никак не может быть земным. По всем законам, объясняющим движение: посредством чего и какой приложенной силы  физический предмет может летать, плавать, ползать, в конце концов, данная конструкция, как бы и не имеет права это делать. Ни колёс, ни винтов, ни турбин, ни сопел…. А аэродинамика…? И летает…! Да ещё как летает!  Сиг по небу, без единого звука, не замечая ни времени, ни пространства, ни его среды.

Поток моих мысленных рассуждений прерывают явно слышимые булькающие звуки, странные, исходящие не откуда-нибудь из вне, а как бы рождённые внутри самой головы.

- Уши, что ли надуло? – подумалось мне, - эк, как булькает…. Словно мозги закипают.

В связи с этим почему-то, тут же вспомнилась фраза, сказанная кем-то, не помню и когда, а может придуманная самим собой, но очень давно: «Взгляд наш фиксирует лишь то, что вмещает сознание». Дальше же – вера. И хоть её трансмиф, как бы вне презумпции рационального сознания, она, научные знания не только не отрицает, но наоборот, подтверждает;  гуманизирует ещё более высшим религиозным сознанием.

Моё же сознание, при лицезрении этой «этажерки» объяснило лишь то, что мне уже известно, и что внушено, как опыт, пусть порою и созерцательно. Ведь нету же у меня сомнений относительно человека, который не может летать. Крыльев нету, вот и не может…. Но если бы, вдруг, увидел в небе крылатого Икара, то, наверное, не так уж и удивился бы:

- Потому и летит, что крылья за спиною….

Не умея же объяснить себе, что это, как оно движется, почему, я засомневался и в самой реальности увиденного. Моя реальность станет лишь тогда реальностью, если кто-то, но уже не я, а другой, подтвердит в деталях то, что увидел, услышал, осязал и т.д. – я.

- Неужели…. Не уж-то всё забыл? – услышал я ясный и отчётливый голос, который был, как две капли воды похож на мой, но рождённый, как бы, внутри самого меня.

– О Господи! – заозирался я по сторонам. – Вот, уж и сам с собою начал разговаривать. Ведь кому как не мне знать собственный голос…?

Мужчина азиатской внешности, с нашего же автобуса, стоящий чуть поодаль, с не скрываемым любопытством всматривающийся в глубины неба, слегка покосился, но своих наблюдений не прекратил.

- Эх, ты…, - опять услышал я, - совсем видать заврался…. Вот и отшибло память…. А ведь предупреждали…. - В голове раздались характерные трески, свисты и завывания, как в радиолюбительском эфире при настройке самопальной  «шарманки» на запретную, но так вожделенную волну, но вскоре быстро и стихло.

После коротенькой паузы, абсолютно чистым, без помех голосом, замечу – моим голосом, да ещё под гитару – мою гитару, некто, но не я, запел очень хорошо мне известную песню Владимира Высоцкого, к которой я и сам, нет-нет, да возвращался, по случаю, в близкой компании: «… параноики рисуют нолики, шизофреники вяжут веники…» А далее, и без всякого перехода и остановки, как бы единой строкой, но под соответствующую песне мелодию:

- …Атланты держат небо на каменных руках…(два раза)

  Держать махину эту невмочь со стороны,

  Напряжены их плечи, колени сведены…

  А небо, год от года, всё давит тяжелей,

  Гремит оно от гула ракетных кораблей…

- Всё, - похолодел я, - крышу свело.

С тоской и замиранием сердца посмотрел в небо, куда уставился мужчина, тут же увидел, как эта чёртова этажерка, коротко вспыхнув гигантским красным шаром, мгновенно превратилась в угольно-чёрную точку, и исчезла так, как будто бы кто нажатием кнопки потушил чёрно-белый экран.

- Здорово! – восторженно проговорил мужчина корейской внешности, обращаясь ко мне. – Это надо же…! Натуральный египетский сфинкс, и в небесах…. Вот ведь, какие Матушка Природа курьёзы может представлять. И подумать чудно. Из ничего натурального Сфинкса изваять, а по-другому и не скажешь, да как!  И обратите внимание…. Ведь на всём небе ни облачка единого. Эх, жаль, - сетует он, - фотоаппарат не захватил…. Вот бы снимочки получились, хоть в журнал, как феномен Природы.

- Вы это о чём? – осторожно спрашиваю я восторженного фотолюбителя, позабывшего свою камеру, который никак не может оторваться от неба.

- Как это о чём? – не понимающе и, даже обиженно переспрашивает он, приняв меня за местного жителя. – Мы как увидели из автобуса, когда ехали, даже шофёра упросили остановиться. Ведь натурально, как на фотографии во всех видах. И на носу такая же выбоина, и по цвету…. А ведь облака…. Скажу вам по секрету, - озабоченно смотрит он по сторонам, - нервы так напряглись, так расшалились, кажется, что даже, как наяву показалось, что он мне подмигнул и проговорил человечьим голосом из неприличного. И повторить стыдно…. Честное слово…. А вам не показалось так? – озабоченно спрашивает он и почему-то подмигивает.

- Что не показалось? – уже переспрашиваю я, в раз почему-то, загрустившего мужичка азиатской наружности.

- А то, что этот Сфинкс глазом подмигнул и обозвал, - уже без уверенности говорит он, подозрительно глядя на меня.

Неопределённо пожав плечами, я без резких движений отхожу в сторону, давая понять, что не склонен к продолжению беседы, так как начинаю чувствовать, что в голове, вот-вот случится настоящий кавардак.

- О каком это он сфинксе…? – думаю я, медленно продвигаясь в сторону автобуса между кучками как живо беседующих пассажиров, так и отдельных граждан, совсем не жестикулирующих руками, а, наоборот, стоящих неподвижно, с растерянными выражениями грусти на лицах.

- Я никогда в жизни не видела такой радуги, - восторженно трещит молодая девица, обращаясь, по всей вероятности, к своей, намного старше собеседнице, которая, неловко озираясь, почти шипит: «Зина! Да не надо так громко, не в лесу ведь…. Что люди-то подумают. Где ты увидела эту радугу?», - раздражительно всплескивает она руками. - Как можно быть такой рассеянной, невнимательной такой…? Ведёшь, как дикая. Это же обыкновенный мираж. И учёные всё это объясняют с научной точки зрения; всё, как надо объясняют, а

Форма входа