Философия творчества Владимира Мокаева

через призму аспекта нового для него направления в искусстве,

под названием «Иконография предметики»

Декоративной иконографией, так бы мне хотелось наименовать то новое направление в искусстве замечательного художника из Кабардино-балкарии, проживающего в городе Нальчике, Народного мастера России Владимира Аллахбердиевича Мокаева. Известный в республике своими художественными произведениями более как резчик по дереву, как скульптор малых форм, мастер уникальных струнных инструментов, художественного холодного оружия он, неожиданно для всех, кто пристально следит за движением его творчества, искренне почитает его, перешёл в своём художественном самовыражении на работу с металлами, такими, как медь, латунь, сталь, мельхиор, алюминий и даже чистый химический никель, который вопреки всяких касательств резца, воздействия температуры, иных каких механических воздействий художника, подобно природному минералу, сам причудливо-декоративно сформировался в гальванической ванне на случайно обронённой стальной поверхности детали, которую хотели покрыть никелем, да потеряли и на которой действительно через многое время выросли подобия серебристых друз, уникальных по своей форме. Но, не благодаря ли пытливому и острому взгляду художника из совершенно неприметной с виду коряги или какого пня является на свет удивительная по своему пластическому решению, так называемая лесная скульптура, а из куска яшмы, более похожего на обыкновенный и невзрачный булыжник, высокого художественного достоинства ваза, поражающая своей цветовой индивидуальностью и красотою отделки всякого понимающего толк в искусстве. Так и у Владимира Мокаева. Перейдя на материал, который, казалось бы, по своим физико-механическим свойствам ничего общего с деревом и не имеет, и в этом явил себя совершенно не похоже от всех остальных мастеров и художников, работающих чисто с металлами – ювелирами и чеканщиками, гравёрами и кузнецами холодной ковки. Философ не по научению, а по самой природной предопределённости склада ума, внутреннему состоянию души, данных свыше, образованнейшая личность во многом, – поэт, прозаик, музыкант с творческими зачатками композитора, человек твёрдых убеждений и удивительной целенаправленности, граничащих чуть ли не с фанатизмом и самою жертвенностью во имя достижения поставленных самим собою целей, он и в этом, казалось бы, новом для себя направлении в искусстве проявил себя и оригинально, и замечательно, и, как это замечено выше, самобытно, не похоже на многих.

2

Иконографические образы в церковно-религиозном представлении в искусстве, канонизированные, казалось бы, раз и навсегда, вдруг в творчестве Владимира Мокаева нашли в себе новые решения, как декоративно смыслового плана, граничащего с чистым символизмом, так и самой религиозной философии, если уместно в данном случае так высказаться. При этом хочется заметить, само их прочтение никак не противоречит с основами и самою сутью религиозного канона или догмы, что обычно случается всё чаще и чаще в «новоявленном и модерновом» религиозном искусстве, граничащем с откровенной и неприкрытой ересью, оскорбительной для всякого верующего, воспитанного в духе религиозной традиции, а наоборот, и зримо, и духовно, но несколько символически по новому утверждает то, что было провозглашено ранее.

3

Декоративная плакетка «Пришествие волхвов», выполненная мастером в форме золотой таблетки, окаймлённой по краю овальным рельефным бордюром полированного жёлтого металла – символом вечного круга, декорированная янтарём природной формы в количестве семи камней, числа не случайного, а несущего в себе сакральный смысл – аллегорический дар волхвов младенцу Христу, Человеку и одновременно Богу.

Янтарь, сам по себе, в данной композиции мастера отождествлён с благовонным и священным ладаном – курящейся пред алтарным жертвенником смолою, что нисколько не противоречит евангельскому повествованию. Ведь и действительно, янтарь есть окаменевшая за миллионы лет смола благовонных хвойных растений, таящий в себе свет и тепло солнца, того светила, которое пропасть лет тому назад освещало и обогревало всё сущее и живое на нашей планете под названием Земля, предназначенной в будущем стать колыбелью всего человечества.

В центре таблетки на золотом фоне и в окружности выпуклого бордюра хорошо прослеживается жертвенная чаша Иосифа Аримофейского и Никодима – тайных учеников Иисуса Христа. Именно в этой чаше, как в колыбели, по замыслу художника и находится сам Младенец, только что рождённый, но уже принесённый в жертву. Аллегорический серебристого металла букет, мерцающим неземным светом и есть сложнейший символический образ рождённого в мир Спасителя. Сакрализация самой чаши, как колыбели и как Голгофы – места казни – очевидна. Именно в неё будет собрана жертвенная кровь Спасителя – живого Логоса, именно она в истории христианства явится одним из знаменательнейших звеньев к пониманию Человека и одновременно Бога – Второй ипостаси Единосущной Троицы. Нетрадиционный для христианства религиозный символ на навершии всей композиции, выполненный в виде двух наложенных друг на друга крестов различительного по цвету металлов, по замыслу автора повествует о главенствующей роли Духа над всякими знаниями, пусть и над, так называемыми, знаниями магическим, знаниями астрологическими. Волхвы пришли, дабы поклониться Младенцу, признавая тем верховодство, и силу, и славу единого Бога-Творца. Обыкновенный и простой крест заднего плана в композиции и станет символом главенствующим, символом христианства.

4

На другой из работ Владимира Мокаева, также религиозного евангельского содержания «Вознесение», на фоне причудливого и пологого горного пейзажа, но уже не золотого цвета, как в «Пришествие волхвов», а несколько приглушённого и патированного, изображён не нежно распустившийся букет, представленный тем же гальваническим никелем, а нечто стремительное, подобное мощному взрыву вулкана, в мгновение изменившемуся, лик не только ближайшего ландшафта, но и, кажется, всей планеты. Странной геометрии медный крест, подобный древнеегипетскому, в верхней части округлый и инкрустированный белым металлом, расположенный на навершии сводчатой части плакетки, как бы дополняет глобальность свершившегося события, подтверждает сказанное через пророков: «И вот, нет уже ни эллина, не иудея, ни римлянина, есть христианин… Будьте между собою, как братья, ибо вы все есть единоверцы во Христе». Три белого металла точки, как бы разбросанные в пространстве, соединив которые можно получить треугольник, символизируют Троицу.

• иконография новой работы Владимира Мокаева «Вознесение», её символика, и всё, как это выполнено с точки зрения декоративности не есть претензия на некую объективность, не претендует в расшифровке своей на более глубинно-тонкое, относительно сказанного ранее средствами художественного символизма, скорее всего это ещё одна из попыток методами особого видения и языка высказать своё личное отношение к такому грандиозному событию, как Вознесение.

5

Духовное осмысление взаимосвязей между культурами языческими и монотеистическими к пониманию общечеловеческой цивилизации, как мне представляется, интересует Владимира Мокаева особенно. Из моей беседы с ним на эту непростую тему, с точки зрения монотеистической теологии, вынесла, что языческий мир с его политеистической духовностью верований, не говоря уже о цивилизационной составляющей этого мира, а вернее миров, далеко не такой уж регрессивный и порочный, а по другому – аморальный, как это традиционно пытаются представить абсолютно все ветви единобожных течений, скорее наоборот. Истоки всего и вся, что мы ныне имеем в области архитектуры (читай храмового строительства, а значит и религий) ремёсел, медицины, науки, техники, сельского хозяйства, искусств, во всём их многообразии, включая туда и театр, драматургии, литературы и поэзии, перечислять можно бесконечно, потому как абсолютно все эти истоки явлены человечеству, так называемым «диким и необузданным» язычеством.

– Как в этом отношении не быть ему благодарным? – спрашивает, в свою очередь, он меня. – Как не выразить признательности Гомеру, Вергилию, Овидию, Пифагору, платону и Аристотелю, перечислять можно бесконечно долго?

Плакетка, названная Владимиром Мокаевым «Ночь на Ивана Купало», также выполнена им с присущей только ему оригинальностью и неповторимостью. Как всем известно, Купало или Купала – есть олицетворение отмечавшегося с глубокой древности многими народами, в том числе и славянами праздника, связанного с летним солнцеворотом. Христианство, как это зачастую практиковалось, приспособило праздник к своей культурной практике, связав с рождеством Иоанна Крестителя – Предтече Иисуса Христа (24 июня по старому стилю). В итоге народные массы широко отмечают день Ивана Купало, сохранивший многое из прежней языческой обрядности. Например, прыганье через костер, бросание в воду венков, а в некоторых, уже сейчас редких случаях и соединение молодых в безбрачии. По преданию, кто в эту ночь найдёт расцветший цветок папоротника, тот обретёт истинное счастье в любви.

Сама иконография этого нового декоративного произведения мастера с одной стороны, как бы, и не особо затейлива, с другой же стороны, заставляет крепко задуматься. Есть что-то необычное и притягательное в этой простой и декоративной с виду работе, хочется не только смотреть и смотреть, но и даже незаметно пощупать. Конечно же, я передаю свои личные ощущения, которые никак не претендуют на объективность, ибо найдутся и такие, которые, наверняка, глядя на эту работу, пожмут недоумённо плечами, скажут: «Ну и чего здесь такого… И я, если захочу, сделаю ничуть не хуже этого, а может и ещё лучше». Это всегда так было и так будет. Подобные суждения, как правило, гнездятся в головах бездарных и ничего не умеющих, к тому же ещё и бездуховных. Их аргументы, как под копирку схожие: «И я так нарисую, а вернее – намажу. Нашли дураков… Выкрасил холст чёрной краской, обозвал соответствующим именем «Квадрат», а многие дуралеи глаз оторвать не могут, полагая, что шедевр. Идиоты…». Но полно об этом. Попытаюсь донести своё понимание этой новой работы Владимира Мокаева, нигде ещё не выставляемой, как это я чувствую.

На фоне золотистого, но тем не менее звёздного неба, с почти чёрной, с блестящими прожилками луной две крылатые парящие в воздухе фигуры –мужчина и женщина, выполненные мастером, несколько гротескно и с нарочитым примитивизмом, стремящиеся навстречу друг к другу. Грубые повязи, удерживающие крылья однозначно подчёркивают, что эти крылья рукотворные и это никакие не ангелочеловеки, а просто влюблённые, обредшие в свободе любви нечто, совершенно неизведанное доселе: способность, вопреки всяким законам материального мира к полёту на самодельно выполненных ветрилах, крепко привязанных к рукам. Не обременённые никакими законами, в том числе и целомудро-моральными, не какими-либо обязательствами, в эту таинственную ночь, исполненную мистицизма и очарования они нашли свою любовь, нет, не на земле, а в воздушном океане ночного неба. Эта необыкновенная луна, отожествлённая внутренним наитием мастера с великим демоном женственного начала Лилит, а по другому Вавилонской Блудницей в работе Мокаева не только не отражает на землю солнечный свет, а кажется, наоборот, пытается впитать его в себя, весь и без остатка. Что ещё замечательно в этой работе, парят эти влюблённые не над каким-то там языческим капищем, что было бы вполне уместно, ведь истоки праздника, как не крути, а языческие, а над куполами православных храмов, увенчанных крестами – символами христианства. К тому же… Парящий мужчина вообще в семейных трусах и майке. Что это? Эпатаж… Стремление добиться внимания любым способом? Хорошо зная Владимира, его уважительное и даже бережное отношение к любому верующему, вне зависимости от его конфессиональной принадлежности с уверенностью скажу: речь идёт вовсе не об этом. Речь идёт, скорее всего, о фарисействе – формальном исполнении Закона, внешнем и показном, так называемой обрядной стороне религии, захлестнувшей, что уж там скрывать, не только паству, так называющих верующих, но и немалую часть духовенства. За мнимым порядком, когда всё и торжественно и чинно, и исполнено до последней буковки йоты не чувствуется самого главного – Любви. Не зря же сказано: страх лежит в основе любого порядка. -Увы… Несовершенен человек.

Художественная работа Владимира Мокаева «Ночь на Ивана Купало», прежде всего о высочайшем проявлении любви, того божественного чувства, которое всегда было и будет между двумя человеческими началами – мужчиной и женщиной, и, которое всегда выше всяких религиозных догматов, ибо, это и есть истинно Божие.

6

В цикле пятнадцати иконографических работ, выполненных мастером, представлена ещё одна на чисто библейскую тему: «Иона во чреве рыбы».

Прежде чем напрямую коснуться самого произведения, хотелось бы сначала кратко пересказать о тех событиях, которые повествуются в Библии и которые произошли за 825 лет до Рождества Христова. Предыстория такова. Пророк Иона, сын Амофеев, известный среди евреев пророк получил однажды от Бога повеление идти в Ниневию, дабы увещевать, привести беспутный народ к покаянию. Но пророк, вместо того чтобы исполнить данное поручение Божие, отправился в Ионию, в Фаренг, финикийскую колонию в Испании (Яффа). Во время морского путешествия корабль был застигнут страшною бурею и, вот-вот готов был затонуть. Мореплаватели в страхе бросили жребий, чтобы узнать за чьи грехи они навлекли на себя гнев Божий. Жребий пал на Иону, который признался в своём грехе и попросил себя бросить в море, что и было немедленно исполнено. По Божественному промыслу его поглотила огромная рыба. Пробывши по чреве рыбы три дня и три ночи, по ветхозаветному писанию Иона молился Богу и затем был выброшен рыбою на берег. На пророка Иону указывает сам Господь в следующих словах: «Ибо, как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи». «Разлукавый и прилюбодийный, – говорил Он в другом месте, – знамения ищите. Не будет вам никаких знамений, кроме знамения Ионы». Вот такова предыстория этого события, подвигнувшая мастера к новой его работе.

Сама идея, и как художник её реализовал, воплотил зримо и чувственно в металле, прежде всего, умиляет своею детскою непосредственностью. И эта рыба-кит, сказочная, пучеглазая и, кажется даже, несколько иронично улыбающаяся, и сам Иона, поджавший коленки, мирно спящий, словно никак не осознающий, что ни где-нибудь, а во чреве кита. И чего здесь такого, скажут некоторые, где тут особое мастерство, хотя бы того же чеканщика?.. Совершенно детская работа, выполненная в нарочитом примитивизме. А почему так скажут эти самые «некоторые»? Да потому, отвечу я, что отродясь ни Библии не читали, ни Евангелие, а кто такой пророк Иона и духом не ведали.

В том-то и прелесть этой работы, тем она и интересна, что вот так, как это выполнил Владимир, до него никто это не показал. Уже одно то, что рыба, во чреве которой должен покоиться пророк, да ещё и выполненная в материале, должна как-то быть прозрачной, дабы каждому было понятно, что Иона не где-нибудь, а именно внутри этой рыбины заставит задуматься любого художника.

На патированной под старину медной пластине, вытянутой горизонтально и округлой по обоим краям покоится этакая рыбина, вычеканенная методом холодной ковки из латуни, схожестью своей подобная экзотическому декоративно-прикладному блюду. И лишь благодаря кромке верхнего спинного плавника, перетекающего объёмно по горизонту от хвоста до самого глаза, довольно крупного, сразу же видно, что это никакое не блюдо, а действительно рыба-кит, а внутри неё, действительно, вычеканенный из красной меди мирно почивает пророк Иона, вокруг головы которого ещё и нимб святости. По замыслу автора пророк по иному, как не во сне Богу молиться никак и не мог. Как и Христос, уж непременно, он должен был сначала умереть, а на третий день волею Божею воскреснуть. Ещё одна характерная деталь. Внизу и справа, прямо под хвостовым плавником рыбы на фоне патированной меди, так называемая звезда Давида, выполненная также из меди, но отполированная до золотого блеска. По ветхозаветному библейскому описанию Иона, от имени Бога Яхве был защитником народа избранного самим Господом.

7

Приходила ли когда и кому в голову этакая блажь, идея шутовская, как нарисовать себе орден, окрестить своим именем, пусть и литературным, то есть псевдонимом, в наиторжественнейшем состоянии души и полном благонравии светлого рассудка этим же орденом себя и наградить. Примерно так, с присуще ему тонким юмором высказался Владимир, когда впервые показал эту работу. Какая ирония, граничащая с сарказмом, какой глубинный подтекст несёт в себе выполненная им из разного рода металлов вертикально-овальная плакетка, в основании своём состаренная до зелёной медной патины, с навершием из необычной формы креста, на которой объёмно и натуралистически и расположен сам орден, выполнены, как кажется, по всем правилам и канонам медальерного искусства, весьма приличного размера, под наградным наименованием: «Орден благоверного Боборики Великомудрого третьей степени».

– А почему третьей степени, – не без иронии спрашиваю его я.

– Да потому, – весело смеётся он, – что второй, не говоря о первой степени, уж обязательно должны быть выполнены из драгоценных металлов, которых у меня сроду не водилось. А так всё по настоящему и без всяких дураков, – ещё заразительней смеётся он.

Что это? Гордынька, самовлюблённость? А может быть вызов? Никогда не имевший своей художественной мастерской, проживая с семьёю в однокомнатной хрущёвке, на малюсенькой кухоньке, понятно каких размеров бывают кухни в подобного рода квартирах, он сумел создать такое количество декоративно-прикладных работ из дерева высочайшей художественной значимости, внёс такой зримый и весомый вклад в области национальной предметики в культуру Кабардино-Балкарии и не только, что стоит только диву даться его упорству и любви к избранному делу. И вообще, если крепко задуматься, каким образом ему всё это удалось? На площади в два квадратных метра, между холодильником и газовой плитой, на самодельном столике, прикрученном к оконному подоконнику подвижно с помощью рояльных петель, дабы его можно было сложить создать, не побоюсь этого громкого слова, такое количество подлинных шедевров искусства, да и ещё из такого материала, как дерево, при работе с которым, уж обязательно, огромное количество отходов – стружки, опилки, мельчайшая пыль. А реальный шум, когда соседи и на пятом, и на третьем этажах, и справа, и слева. Если ко всему этому кошмару прибавить характерные и резкие запахи политур, лаков, восковых мастик, клея, то картина вырисовывается ещё более удручающей. При этом!.. Хочется заметить особенно, ни малейшей помощи ниоткуда вообще. Ни от родного государства, ни от частных заинтересованных лиц, ни от Министерства Культуры Кабардино-Балкарии, ни даже от родственников, среди которых, уж конечно, как у каждого найдутся далеко не бедные.

– Ни у кого и никогда не проси, а особенно у тех, кто сильнее, придут и сами дадут, – примерно так выразился один из героев Булгакова Михаила Афанасьевича – Воланд, в его романе «Мастер и Маргарита».

Владимир Мокаев всегда и по сей день следует этому рекомендательному наставлению писателя, ни у кого, ничего и никогда не просит. Как мне видится, создание мастером подобного рода работы, название которой он и не пытается как-то завуалировать, а говорит прямо, открыто и честно, что да, это действительно орден «Боборики» и есть его прямой вызов обществу, власти чиновников от культуры, и вообще всяких чиновников, любящих пользоваться дарами творческих личностей, в отстаивании, так называемой культурной позиции республики, ибо это напрямую касается их лично самих, их профессиональной деятельности, ведь, как не крути, они потому и поставлены во главе всего этого, как руководители, чтобы отвечать за так называемые успехи или провалы в области культуры, но не как не желающих помочь даже в самом малом, хоть как-то, но благодарить.