Маленькое землятресение
Как тихо. Как странно зардела вдруг даль.
И птицы запрятались в логовах крон,
Ни звука, есть тонкий пронзительный фон,
Как, вдруг, тряхонуло. И звякнул хрусталь.
Потом, сам собой зазвенел, загудел.
И люстра качнулась, верней потолок,
В дверях сухо щелкнул английский замок
И кот, как дитя заревел.
Но сразу затихло. По лесенкам гул,
Бегут по ступеням, скорее, скорей,,.
В подъезде и гомон, и грохот дверей.
Мой кот откровенно зевнул.
* * *
ДЕМОН
В доме чисто, убрано, красиво,
На окне расцветшая герань,
И душа, что маилась тоскливо,
Облеклась в пурпуровую ткань.
В доме праздник, в доме нет уж сора,
Господин озлобленный ушел
В узкий лаз замшелого забора,
Громыхая в кожанный доол1.
Он ушел в пустыню, и гневливо
Зароптал: “Что праздник без меня...?”
Высек хладный пламень из огнива,
Замер у холодного огня.
И на свет, лиловый, безлюбовный
Собрались свирепее, чем он,
Сели в круг очертанный, бездонный
Звезды – камни бросили на кон.
А душа, неведая, не зная
У окна очей прядет узор.
Но вернулся из глухого края
Демон. Грохнул в кожаный доол
1Доол, дол – двусторонний барабан.
* * *
Снег идет, все идет и идет -
Мириады извилистых линий,
На бумажном листе белый иней -
Гололед, гололед, гололед.
И скользит голубой карандаш,
Серебристою сканью ложится
Стих узорный и кто-то стучится
В дверь-окно на четвертый этаж.
Я впущу. И морозной пургой
С подоконника, словно с амвона
Ступит Дева с хлебами Сиона
В грешный храм мой, как будто домой.
Поздно
Позвонила, позвала на ужин.
Я вздохнул в ответ и промолчал.
Знаю, что давно тебе не нужен,
Ты устала, да и я устал.
Так зачем тревожишь. Что былое?
Грусть воспоминаний, сон во сне,
Сито – решето волосяное,
Где обиды-плевелы на дне.
Запорошен снегом и завьюжен
Сад, где пели сладко соловьи.
Пригласила, позвала на ужин,
На холодный ужин без любви.
* * *
Я долго, долго дожидался,
Храня от посторонних сад,
Где с вами некогда расстался
Не проводив, не бросив взгляд.
Когда сирени почернели
И слились с сумерком ночным,
Лошадку детскую – качели
Прикрыл от глаз холстом льняным.
Нет, не разбуженную сказку -
Я в детство вас хотел вернуть...
Втирает розовую краску
Старушка в старческую грудь.
Умиление
Возвышенно, трепетно, тонко,
На ликах серебряный свет.
Взор матери в взоре ребенка
Потерянный ищет свой след.
Замкнулись конец и начало,
Великая радость грядет.
Корабль отплыл от причала
Смиренно к Голгофе плывет.
Пророчество старца1, сомненье,
Так кротки младенца глаза.
Распятие, смерть, воскресенье –
Расцветшая к жизни Лоза2.
1Пророк – старец Семеон
2Лоза – Я есьмь истинная лоза. (Еванг. Иоанн)
МАЭСТРО.
I
Струны умолкли, прижаты ладонью и звуки
Ночь растворила в мерцающем лунном тумане.
Нервно пульсируют песней пропетою руки,
Руки маэстро, живые на плоском экране.
II
Красное небо, под ним голубого оттенка
Плещется море, искрится волною муара.
Треск кастаньетов, стремительно рвется фламенко,
Раненой птицею стонет живая гитара.
В ночь растворяюсь, плыву в фимиаме жасмина
С музыкой слившись, но все ж одинокой струною
Слышу свой голос - журавль отбился от клина,
Стаю покинул, летит за своею звездою.
А на экране березовой рябью Россия
Кончила время. Но слышится голос оркестра.
Плещется море, спасибо маэстро Люсия,
Плачет гитара, спасибо великий маэстро.
Он Бог живых, и для Него все живы!
Евангелие Луки 20,38.
Рой дивных слов, их смысл неизреченный
Волнует сердце, тайною томит.
Прижмись к скале – в ней чудный ток звенит,
Вздыхает камень Богом сотворенный.
Там жизнь, там мысль Неведомых Начал
Предсуществуя вечно до творений
В гранит воплощены, там Грозный Гений
Свой Смысл вложил в хаос бездушных скал.
* * *
По тонкой веревке, над бездной, один
По линии зыбкой, над пиками глаз
Иду, балансируя. Я – Арлекин,
Незримых утесов, лихой скалолаз.
Внизу, оживленно смеются, галдят:
Всем хочется видеть бескрылый полет.
Что может смешнее: “Летит акробат,
Как птица, что пулей пробита навзлет”.
Порой оступаюсь. И, кажется, миг -
Последней ступенькой. За нею – провал.
Доносит ущелье торжественный крик:
“Смотрите, споткнулся!” – Но я не упал.
Схватился за лучик, упругий, сухой,
У края, прозрачной хрустальной плиты:
“Неплохо, – шепнул мне Крылатый Святой,
Вручая незримые взором цветы.
Великий Строитель.
Там, на пустынном городище,
Былом величии царей,
Сейчас одно лишь пепелище,
Да груды треснутых камней.
Прижмись, и ощути руками
Холодный прах забвенных плит,
Они обтесаны рабами,
Их камень дух рабов хранит.
Послушай, как гранит изрытый
Доносит чей-то хриплый глас:
Вы ищите мой след забытый?
Я здесь, я ныне среди вас.
Я вынес из тысячелетий
Скрижалей каменный Закон,
Мой знак на каждом из столетий,
Мой путь от древних Вавилон.
Не вы, а я незримой властью
Держу держав святой престол.
Вы слепо одержимы страстью,
А я, прозрев, покой обрел.
Я сам пишу свои законы,
Мой жезл тверд и нерушим.
Я, засевал холмы и склоны,
Я, воздвигал, я рушил Рим.
* * *
Выхожу на охоту
И страшен неведеньем путь,
По ночному болоту,
Где нечисть и прочая жуть,
По росистой осоке
Мой влагой наполненный след,
Мне горит на Востоке
Звезды перламутровый свет.
Ну, а следом, за мною
Крадется пленительный страх,
Разделенный межою,
Охотник, расстрига – монах.
Он кабацкою волей,
Он правдою пьяной томим.
Не довольствуясь долей,
Уж целым владеть одержим.
Словно черная птица.
В руках его крепких узда.
Перламутром искрится,
Горит мне ночная Звезда.
Выхожу на охоту,
Я ловчий некаянных душ.
На Святую Субботу
К заблудшим пришел в эту глушь.
Не орудие лова
Принес я, не цепкую сеть,
А смиренное Слово,
Что правдою хлещет, как плеть.
Я ли чаю победу?
Все скалится дерзкий монах.
По росистому следу
Крадется пленительный страх.
* * *
В окне, хрустальном, как в киоте
Ты радужно светла,
Разные ставни в позолоте,
Как ризы, в два крыла.
В глазах покорство и смиренье,
В руке кровавый мак.
Мне ныне было откровенье,
А может, свыше знак:
В холодной ледяной пустыне
Твой дом из хрусталя,
Окно – киот, как прорубь в льдине
Под гербом короля.
Трубит герольд. И я, презренный
Челом смиренно пал.
Ты вышла, бросив взгляд надменный
В бездонный хлад зеркал.
* * *
Рожден страдать. И от себя не скрою
Пред сединой своих прожитых дней:
Не разделяю боль свою с чужою,
Но, всё ж, чужая, кажется больней.
ОБОРОТЕНЬ.
Наполнена умыслом тайным,
Босою выходишь ты в ночь,
Крестьянкой с букетиком чайным,
Колдунья – волчицына дочь.
Крадешься травою росистой,
Так призрачна в полной луне,
Уж слышишь, как скачет кремнистой
Дорогой купец на коне.
Глаза загорелись, истома
Наполнила жаркую грудь.
Сидеть бы купец тебе дома,
Ведь это последний твой путь.
* * *
Есть страна, там песчаные дюны -
Золотистые волны морей.
В них сверкают лазурью лагуны,
Что сапфиры в оправах перстней.
Как пустынно; прозрачные дали
Серебристо искрят чешуёй.
Есть земля, где любили и ждали,
Но, сейчас, в том краю я чужой.
Я вернулся, надменный, свободный,
Отрешённый от плена забот,
Как морщинистый камень, холодный
И ненастный седой небосвод.
Я вернулся, чтоб крикнуть: Напрасен
Труд скитальца и пролитый пот.
Мир тогда лишь бывает прекрасен,
Если знаешь, что любит, что ждет.
Ждет у моря, с пустынного брега
Ищет твой затерявшийся след.
Я вернулся с сединами снега
К той, которой давно уже нет.
Весна.
Шагаю по солнечным лужам,
Мой сон пробудила весна,
А значит, кому-то я нужен,
И снова дорога ясна.
Разрушены крепости, сладок
Взмах крыльев, как первый полет.
По руслам морщинистых складок
Буравит ручей синий лед.
Так чудно, пронзительно – тонко:
Снег тающий, запах хвои.
Смотрю я глазами ребенка,
Забыв про седины свои.
* * *
Не дарите цветов в суете,
Мимолетной, обыденной фразой.
В тишине, над хрустального вазой
Скажет женщина грустно: «Не те...»
Скажет грустно, сорвет лепесток
И коснется сухими губами:
Тень мечты пробежит, но не вами
Миг наполнен, там нет ваших строк.
Не гоните весельем печаль,
Грусть рождает минорные звуки.
Плачет женщина, губы и руки,
И глаза – как пронзительно жаль.
Как пронзительно жаль...
В суете Тень смахнете от праздничной прозы,
Плачет женщина, катятся слезы,
Вы ж, с улыбкою скажите: «Где… ?»
Не спешите с признаньем, цветы
Ваших слов не гербарий хрустящий.
Подождите тот миг, настоящий,
В коем Вечность, где нет суеты.
ХОЧУ
Туда, где лебедей не убивают,
Где охраняют кошек и собак,
Где честь не продают, а защищают,
И признают, но не за просто так,
Где можно стать богатым, не воруя,
А благородство если есть, так есть.
Где сторонятся от услуг холуя,
И не приемлет подлость, жадность, лесть,
Где одолжат и тут же позабудут,
Где слово “Да” сильнее, чем закон,
А если скрытен – в душу лезть не будут,
Одет не так не обзовут “пижон”.
Хочу туда, где не по долгу любят,
А где любовь, как изначальный свет,
Где ради созидания не губят,
Где нет военных, тюрем – тоже нет.
Хочу туда, где высшее призванье
Достойное украсить ликом век
Не должность и не титул, и не званье,
А имя, образ Божий – Человек!
И на белом черная звезда
Светит поглощающею мглою.
Если в дом пришла, как ночь беда,
Плохо тем, кто свыкся с той бедою.
Если ты любовь, как свет познал,
Восхитился вечной красотою.
Плохо, если ты ее прогнал,
Оправдавшись мелкой суетою.
Н. Д.
* * *
Белая цапля на ножке стоит одиноко,
Стынет болото, давно уже все улетели
Видно напрасно ждала ты так долго кого-то,
Снег уж кружится, а скоро нагрянут метели
Есть еще время! Расправь свои белые крылья,
Крикни последнее: «Аве! Спаси мя, Мария!»
И позабудь все обиды, пусть станет Севилья
Родиной новой. Прощает святая Россия.
* * *
Как многокрылый серафим
Скользит хрустальною волною
Корабль мой. Горит пред ним
Маяк негаснущей звездою,
Плыву на свет, к своей Звезде,
Вздыхают волны, мачта гнется,
И если даже, быть беде,
И мой корабль разобьется,
Я не к случайности слепой
Оборочусь и не к везенью,
Со мной Надежда – парус мой.
Со мною Вера – путь к спасенью.
ПЕТР
Взбунтовалась Россия,
Хмур, челом бледнолиц,
В граде стольном Мессия
Сел на трон - Антихрист.
По скитам староверы
Будоражат народ,
Древней праведной веры,
Кличут: “Ужас грядет!”
То с шинка, а кто с яру -
Вести, письма, гонцы.
Быть большому пожару,
Точат пики стрельцы.
Затаились бояре,
Не удержишь раба,
Скачет в пьяном угаре
В теремах голытьба.
С колоколен набатом
Забасил, уж, Большой,1
Стон и крик на Горбатом2
Князя вниз головой.
Тихо в келье – светлице,
И задумчив и строг
Царь – посланник Денницы3,
Лжэмессия – лжебог.
1. Большой – Иван-колокол
2. Мост через р. Неглинку
3. Денница – утренняя звезда, применительно к Люциферу (Откровение 9.1.)
* * *
В этой женщине, тихой и кроткой
Притаилась сладчайшая ложь.
Опьяненный любовью, как водкой
Пал в объятья шегреневых кож.
И ослепший, блаженно – плененый,
Гнал наветы, блюдя чистоту,
Хоть порою холодно – зеленый
Блеск в глазах оттенял красоту.
Легкой тенью, лукаво и тонко
С губ срывалось, как выпавший нож:
“Я люблю...” Но с оглядкой, не громко,
Эта сладкая тихая ложь.
* * *
В знакомую дверь постучал. Не пустили.
В глазок посмотрели, вздохнули, застыли,
Притихли, прикрылись, как листиком, дверью.
Меня ль, обманули? Я в искренность верю.
Я верю поныне: “Ты многое значишь.”
Иначе, зачем притаилась и плачешь
Беззвучно и горько, одними слезами?
Стальная, холодная дверь между нами.
ТЕНИ
Казалось, в жизни не искал
Путей, чтоб жить не по заслугам,
И от добра добра не ждал,
В беде не прятался за другом.
Не ел сокрытого кусок,
Дарила нищих мне дорога,
И не копил для жизни впрок-
Что день? И миг под властью Бога.
Порой, споткнувшись, падал ниц,
Отдавшись мрачному острогу,
Но и во мраке свет зарниц
На миг, но озарял дорогу.
И я вставал, и как слепой
Искал на ощупь путь забытый.
Мерцал холодною рекой
В пустыне лунный свет разлитый.
Один, средь множества теней,
Подвластный общему теченью.
Среди знакомых и друзей
Я становился ихней тенью.
Они – бежали, но – не я
Преследовал их лунным бликом.
Тень отраженная моя
Скакала в образе безликом.
ДУМЫ
О чем так жалобно, так тонко
Грустишь гитара мне?
Мороз. На улице поземка,
Узоры на окне.
Плывут сиреневые думы,
Их много, я – один:
Холодный, мрачный и угрюмый
Среди парящих льдин.
Они звенят одною нотой,
Раскатно вторит бас.
Одною движимы заботой
Растаять в нужный час.
Дождем забвения пролиться
На лунные поля.
Мне, ж, мыслью вечною томиться:
“Зачем в сем мире я?”
* * *
Перенемог, переболел,
И вновь, корабль мой от причала
Отплыл. Восток зарей горел,
Блистало водное зерцало.
Дрожали снасти, трепетал
Пред солнцем холст, налитый кровью.
Я долго в тихой бухте спал,
Отравленный слепой любовью.
И долго, грезами томим,
Томим лукавым женским взглядом,
Так свято верил, что любим
И одарен Небесным Градом.
Но чары пали, и простор
Опять увлек меня в скитанья.
Горит Звезда, дымит костер
За гранью лживого молчанья.
* * *
Мыслью мятежной томимый,
Чаю ль в грядущем Зарю1
Или огнем опалимый
В Высях бесследно сгорю?
В той ли секунде прозренье:
“Горек отмщения путь ...”
Чтоб обрести лишь смиренье,
Прежде, чем сладко уснуть?
Не отрекаюсь, но бродит
Страстная кровь, как вино,
Свет в поднебесье уводит,
Тьма опускает на дно.
Там, из глубокой теснины
Взор сквозь туманы завес,
Светят кроваво рубины
В черной тропинке небес.
Да, и люблю, и страдаю.
Жаром и хладом объят.
Бьют по щеке – я прощаю,
Боль возвращая в сто крат.
1 Заря – Воскресение из мертвых, начало Нового безгрешного мира, (авт)
* * *
Швейцар. Гостиница. Ночлег.
С любимой женщиной, да пьяный.
В постель, холодную, что снег,
Как в сон, пугающий и странный
Я погружаюсь, липнет ткань
Казенных простыней, и где-то
Вот, вот преломится та грань
Оттуда, уж, возврата нету.
Все бросить, кинуться, бежать?
Глаза доверчивы и кротки:
“Налей в стакан, подруга, водки,
Налей полней, мне страшно спать”.
Страшно палачам по ночам,
Снятся палачи палачам ...
А. Галич.
* * *
Музыканта водкой отравили,
Пел не то певец! Его вина...
Был художник – лестью ослепили,
Удавился (сам?) поэт спьяна.
Наступила ночь. Они сказали:
“Жутко без светильников в ночи ...”
Из своей Среды певцов призвали,
К ним явились Музы палачи.
* * *
Там, за поворотом,
За углом бетонным
Притаился Кто-то
Омутом зеленым.
То холодной тенью,
То белесым бликом,
Равен Он мгновенью
В образе безликом.
Прошипит в дорогу
Чуждое веленье,
Поселит тревогу,
Породит сомненье.
Подтолкнет украдко,
Двери приоткроет.
В кабаке, так сладко
Душу успокоит.
Даст взаймы не много,
От моих талантов,
Позабуду Бога,
Кликну музыкантов.
Замелькают тени,
Плод сорвется с древа.
Сядет на колени
и Лилит и Ева.
Бросит взгляд лиловый,
Как туман-забвенье,
Что мне крест дубовый
Во мое спасенье?
Нет уж дня – рассвета,
Ночь, – одно похмелье.
Знаю, молят где-то
За мое спасенье.
По пустым киотам -
Сыро и убого.
Страх за поворотом,
Поворотов много.
* * *
Упокоенна тишина,
Цветы сухие на могилах,
Они ушли. На нас вина,
Хоть осознать: ”За что?” - не в
силах.
Вопрос: ” По Божьи ли живем
Так скорбно, холодно и пусто?”
Прислушайтесь: “Мороз от хруста
Глухих шагов”, – Мы вслед идем.
Итог
Мы калитку закрыли, задули ночную свечу,
В бликах лунных провалы – на стенах миров образа.
И выходят святые, знамена прижаты к плечу,
Загораются в небе лучисто, их звезды – глаза.
За стеной – тишина, за окном притаилась сирень,
На лиловых соцветьях росинки, то – слезы богов.
Мы же спим, нам подняться и в небо взглянуть –
просто лень,
Уж давно мы не смотрим в глаза ни друзей, ни врагов.
А по черному полю, безмолвно, небесная рать
К дуновению Света тугие крепит паруса.
И ложимся мы с верой, что утром проснемся опять
И откроем для Света прозревшие ночью глаза.
Улыбнемся друг другу и скажем: “Храни, тебя, Бог...”
Позабудем обиды, обнимемся – жизнь коротка.
Это сон нам приснился. Эпохи свершенный итог:
Не простим, не возлюбим, помолимся, разве, слегка.
* * *
За стеной сонет Шекспира
Драматический актёр
Декламирует уныло
Под гитары перебор.
Помолчит, потом с начала
Бряцнет хриплою струной,
Ночь, не ночь, ему всё мало,
В роль вживается герой.
Знаю, жизнь – по крошке с пира
Склоки, театральный сор.
За стеной сонет Шекспира
Плачет старенький актёр.
Марку Шагалу
* * *
В тех мгновеньях был истинный свет;
Майский день, розоватые крыши,
Я парил над землёй, но всё выше
Уносился таинственный след.
И совсем позабыв, что земной,
В пламенеющих высях Синая
Звал Её и молился, не зная,
Что молюсь упоенно другой.
Тихий вздох из лазурных глубин;
Моросящая майская слякоть.
Серый день будет буднично плакать
С мокрых крыш на асфальт.
Я один.
* * *
Я в изголовье бросил душный хмель
И лепестки рассыпал розы алой,
Осталась неизмятою постель,
Сухими звонкостенные бокалы
Ты не пришла, а все ждал, и ждал
Унылый дождь ронял скупые слезы,
В потухших окнах город мирно спал
Зеленый хмель дремал в объятьях розы.
Библейские стихи
Возвращение ковчега в город Давида
Великой радостью ликуя
Израиль нёс Святой Ковчег.
Левиты пели аллилуйя
В виссон одетые, как в снег.
Звенели гусли и кимвалы,
Совсем не царственен Давид,
Бросали жемчуг и кораллы
Девицы в шестизвёздный щит.
Крылами сникли херувимы
Над крышкой тусклым серебром.
- Их лики светом озаримы
рокочет в синем небе Гром.
Ждут в Гаваоне, в Легком Храме
Уж освящается порог,
Горит елей семисвечами,
Скрипит повозка, едет Бог.
Из паутины странных слов
Мои стихи, их смысл туманен.
Стрелой мятежной страшных снов
Пробит насквозь, смертельно ранен.
Там мглой мохнатою паук
Узлы задумчивые вяжет,
Плетёт холстины в восемь рук,
Елеем благовонным мажет.
И покрывает чернотой
Свою прелестную картину,
Пронзает острою иглой
Плетенья тонкого холстину -
Сшивает кокон, где потом
Родятся сны плодами сада,
Их поднесёт горбатый гном
Хмельною чашей винограда
* * *
В твоих снегах развеселиться,
Вздыхая холод белизны.
В твой терем ледяной влюбиться
Прозрачным лучиком весны.
Согреть ладони хрусталями
Заиндевелых алтарей,
Уплыть твоими кораблями
В безбрежный мрак твоих полей.
И остудить свой пылкий разум
И слезы в ледяную новь,
Чтоб стать в мирах твоим алмазом,
Холодным, как твоя любовь.
| 