Серый день и серые вороны,

Лица, посеревшие от сна,

Опустели праздные перроны,

Распугала праздники война.

 

На вокзалах лязгают составы.

Эшелоны, членами хрустя.

Разминают смерзшие суставы,

Кашляя простудно и свистя.

 

Было все: и праздники, и свадьбы,

И кизил цветущий, и луна,

Мирные зеленые усадьбы.

Но пришла нежданная война.

 

По ущельям липкие туманы

Серою холодной пустотой

В души на разбуженные раны

Капают забвенною росой.

 

Катят, громыхая, эшелоны

По каленым рельсам в никуда...

Куртки, камуфляжные погоны.

Слякоть, грязь, простуды, холода

Для солдат: безусые мальчишки

Волею безликою и злой

Едут воевать, забыв про книжки,

Где так сладко славится герой.

ОМОВЕНИЕ

 

Когда последний луч зари

На небе звезд предначертанье

Проявит в тихом угасаньи,

В душе сей миг благослови.

 

Благослови Творца Печать.

Прозри душой в миры Вселенной

И окунись в просторы пенной

Дороги млечной благодать.

 

От праха мира суеты

Омойся музыкой святою,

Как первой утренней росою,

Прозри до первой чистоты.

 

Соедини в себе века,

И по дороге лет былого

Найди утерянное Слово,

Очисть истоки Родника.

 

 

 

 

 

 

 

 

М. Л. А.

БЕДА

 

Дождик серый и тоскливый

С неба лил и лил.

Мастер – руки золотые –

От тоски запил.

Не закончена работа,

Бедная жена,

Денег нет, а тут – забота –

Где купить вина?

Смотрит в небо. Небо в тучах –

Солнце, появись...

Дождик плачет. Слышит, голос:

“Богу помолись”.

Не вини его, страдалец.

Ведь ему больней.

Не от мира он скиталец:

Нищий, пожалей.

Выйдет солнце, обогреет –

Кончится гроза.

Дождик серый с неба сеет,

Катится слеза.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Слезами восхищенья плакал я.

Весна жемчужно в вербах распустилась,

И вроде снова юность возвратилась –

Беспечная и вольная моя!

 

В пролесках – голубеющая даль,

Хоть осени следы в листах бурелых

Еще видны. А на березах белых

Уже легла зеленая вуаль.

 

Упали с плеч оковы пелерин,

И лет прошедших срок уж не преграда,

К груди прижалась юная Дриада,

Не замечая блеск моих седин.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НАЗИДАНИЕ

“Довольствуйся малым, – сказал мне мудрец, –

Взор страсти людской неуемен.

Имеет ли мир бесконечный конец?

Так будь же в желаниях скромен.

 

Примером тебе – сам пророк Мухаммед

Аллаха Слуга и Речитель.

Вода да лепешка сухая обед.

Жилище – из глины обитель.

 

Из первых халифов – великий Омар...

Полмира в покорстве склонились

К стопам его ног, хоть хитон его стар,

А кожи сандалий сносились.

 

Предтеча Мессии – благой Иоанн –

Креститель водой Иордана.

Веревкой простой опоясанный стан.

Одежда же – шкура барана.

 

Ну разве обласкан мудрец Сулейман

В щедротах Могучим Аллахом…

А где его царство? Времен ураган

Развеял, все кануло прахом.

В аскезе – свобода, богатство копи

Делами, советом, любовью.

Спокойно, хранимый от алчущих, спи.

Довольствуйся хлебом и солью.

СЕСТРЕ

 

Вечер, грустно. За оконцем

Зарево калин

Разлилось закатным солнцем,

В доме я один.

 

На бумагу стих слетает

С кончика пера.

За спиной его читает

Верная сестра.

 

В нем ошибки исправляет

Детскою рукой.

“Не тужи, родной, бывает…

Пой, мой братик, пой”.

 

 

СЕСТРЕ

 

Мы с тобой из одной купели.

Нам светила одна свеча.

Твои крылья белей метели.

Мои крылья черней грача.

 

Надо мною гремели грозы.

Дождь, как плетью, стегал косой.

У тебя появлялись слезы,

Ангел белый, спаситель мой.

 

* * *

 

Горбатый мастер делал зеркала.

Другой – хромой, точил упорно рамы.

Трудились от светла и до светла,

А в них смотрели щеголи и дамы.

 

В них отражался розовый паркет

И умножались розовые свечи.

Банты, мундиры в блеске эполет

И дам нагие розовые плечи.

 

Они запечатлели каждый миг.

Встречались многозначно чьи-то взгляды.

Оценивая, кто чего достиг –

Регалии, погончики, награды.

 

Парадные большие зеркала,

Дворцовые свидетели изнанок.

Хрустально отскочили от стекла

Улыбки в разноцветье битых склянок.

 

В стекле холодном мутной полосой

Незвано тени-пятна проступили.

Два мастера горбатый и хромой,

И пальчиком легонько погрозили.

 

 

* * *

 

В Аравии, в пустыне одинокой,

Где нету влаги, старый саксаул

Из трещины, скалистой и глубокой,

Корнями жизнь по капельке тянул.

 

Вокруг – песок да черные каменья

Осколки горделивых твердых скал.

Все вымерло. Лишь он нашел спасенье,

А потому, что цену капле знал.

 

И полюбив страну, где нету влаги,

В багрово-желтом дне он не уснул,

В зернистых небесах, как на бумаге,

Он просто написал: “Я – саксаул”.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Чело, как снег, белей виссона*

В пустых глазницах мрака твердь.

Осенней ночью в дверь балкона

Мне постучала тихо смерть.

 

Смотрю, а в венах – леденеет,

С косою гончая Суда.

В ее бездонном взгляде рдеет

Любви заблудшая звезда.

 

Пересеклись две параллели

На хрупкой тропке бытия,

Отпели грустные капели

С кленовых листьев сентября

 

Уж голос ветра, как из схрона,

И чьих-то мыслей круговерть.

За дверью лик белей виссона,

За дверью притаилась смерть.

 

 

 

 

 

 

*Виссон – тончайшей выделки шерстяная ткань из которой шили одеяние первосвященников.

Н. Д.

 

Колокольчики в каплях хрустальных –

Удивительный чудится звук.

Узелочки на спицах вязальных

Расплелись, пряжа выпала с рук.

 

За клубком разноцветные нити

Разбежались, петляя, кружа.

От меня ли себя вы таите,

Что мне ваших  тенет паранджа…

 

Мне ль помеха окно власяное,

Шелк трепещет, душа напоказ.

Только грезится смутно порою,

Что иную любил, а не вас.

 

Не во имя ль ее в кружевную

Обличилась кольчугу - вуаль?

Успокойтесь, уже не ревную,

Хоть, конечно немножечко жаль.

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Художник жил на пыльном чердаке,

Одно лишь хорошо, что к звездам ближе.

Светился день в дырявом потолке,

Звучала скрипка грустно где-то ниже.

 

И пред одним единственным окном,

Что и глядеть на белый свет устало

Он рисовал крылатый чудный дом

Потом стирал, что б все начать сначала.

 

Закутав плечи зябко в ветхий плед,

Тоскою непросветною дырявый

Писал мечту художник много лет,

Бездомный, одинокий, бедный, старый.

 

Играла скрипка, ниже этажом

Скулила жесть надорвано в изломе,

Из года в год писал художник дом,

Пока не умер в светлом старом доме.

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Я вернусь, но только не с парадной.

Не по мне ажур витых перил,

Через дворик, тенью виноградной,

В дверь войду, что некогда закрыл.

 

 

Я явлюсь в сиреневом тумане

Ранним утром с черного крыльца,

Не узнать вам в бывшем хулигане

Сгорбленного жизнью мудреца.

 

Брошу ключ от черного подъезда

В кучу опостылевших вещей, -

«Не смущайтесь, что стара одежда.

Вашей кухни пятен нет на ней».

 

Через залы, в тишине прохладной.

По коврам и сквозь зеркальный лед

Выйду одиноко из парадной,

Где меня давно карета ждет.

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

На стекле холодные капели

Ночь как пашню слезно бороздят.

Вот и осень, птицы улетели

Тихой грустью торжествует сад.

 

Вроде бы еще совсем недавно

Зеленела молодость весной.

Падают листочки плавно, плавно,

Кружатся под тусклою луной.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

На кладбище покой и тишина,

Осенний лист росинками искрится.

Прекрасна жизнь! Жизнь выпита до дна.

И я пришел ушедшим поклониться.

 

Вот мой отец с гранита смотрит вдаль,

Как будто и не рвалось жизни время,

В глазах едва заметная печаль –

Запечатлелось грустное мгновенье.

 

Слезится камень, тикают часы

Бездонна синь небес над тополями

Еще не поздно выровнять весы,

Сложить их в чашу добрыми делами.

 

Как странно листья по ветру шуршат

Мерцают нити тонких паутинок…

У жизни есть восход и есть закат –

Одна дорога – тысячу тропинок

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСЫ

 

Дороги, дорожки, подъемы крутые,

Мешочки с делами, весы.

Вращаются жизни колеса литые,

Секунды, минуты, часы

 

Вдоль медной тропинки, как столбики, втулки

Спиралью ведут в лабиринт,

Вздыхает пружина в железной шкатулке,

Закручены двери на винт.

 

Скрипят шестеренки, толкая друг друга,

В минутах застыли века,

Что было, то будет, от круга до круга

Течет бесконечно река.

 

Звенит наковальня, кузнец монотонно

Рубиновым молотом бьет,

Вращаются оси лениво и сонно,

А время идет и идет.

 

Под сферами стрелки синеют небесно,

Жизнь – звездный отрезок дуги

Иду, а куда? Самому неизвестно,

По кругу – в другие круги.

 

 

 

* * *

 

Сижу у окна, смотрю на узоры,

На улице лютый мороз.

На хрупком стекле белоснежные горы,

Бутоны расцветшие роз.

 

Я маленький мальчик, мне года четыре,

А может и меньше того

Хрустальная сказка в неправдошном мире

Мое ледяное окно

 

И я прижимаю горячие руки

К узорной поверхности льда.

Доносятся вьюги унылые звуки,

Сквозь пальцы слезится вода.

 

В проталинах синих прозрачные лужи –

Криницы из светлого сна.

Живые цветы пробудили от стужи

Во всем торжествует весна.

 

Но пальцы озябли, замерзли ладони,

И горько и больно до слез.

Не мчатся мои белокрылые кони,

Стреножил их стужей мороз.

 

 

 

* * *

 

Кто мы? Откуда? Половцы, скифы,

Гунны – скрижали молчат.

Стерты курганы, черные грифы

Тенью над степью парят.

 

Белое солнце, белые кости,

Белый звенящий песок.

Все преходяще, временно гости.

Запад глядит на Восток,

 

Север – на Юг, там растут апельсины.

Море небес синих кров.

Дальше зеленые плавают льдины –

Холод полярных ветров.

 

Все преходяще, временно гости,

Кто с этой жизни возьмет?

Черные склепы, белые кости –

Отгостевавший народ.

 

 

 

 

 

 

 

 

СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

 

Как кротко Он входил в Иерусалим,

Хоть толпы, торжествуя, неустанно

Одежды расстилали перед Ним,

Неслось благословенное: “Осанна!”

 

“Хвала царю. Посланнику Небес!” –

Пророчили бесхитростные дети.

Уж дрогнул пурпур храмовых завес,

Терновые склонились наземь плети.

 

– «Престол Давида – Твой! – кричал народ, -

Осанна!” В поднебесье пели птицы.

– Возрадуйся Сиона дочь, грядет

Христос, верхом на ласковой ослице.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

На нитях тонких паутин

Висят прозрачные росинки.

Весна цветение рябин.

Что эти бабочки слезинки?

 

Еще горит ее пыльца

Зарей на хрупком лепесточке.

Паук с зеленого крыльца

Качает жизнь на волосочке.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Я ждал – и вот весна пред взором

Верб распустила жемчуга,

Прошлась сосновым сонным бором

Тень уронила на снега.

 

Уже в проталинах студеных

Ветвятся русла синих троп

Змеится ручеек зеленый.

Дырявя тающий сугроб.

 

В душе тревожное смятенье

И легкая как дымка грусть.

Дриада – бледное виденье

Мой стих читают наизусть.

 

Я немо следом повторяю

Плененный юною весной:

“Кто ты? Ответь мне, я не знаю.

Лукавый дух иль ангел мой?”

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Давно всех канареек изловили,

А тех, кто петь в неволе не хотел.

Тоскою в тесных клетках уморили

Всем прочим в назиданье, как удел.

 

Под стеклышком коробочка-ячейка

Распяты крылья кнопками на взлет, -

“Смотрите, дети, это – канарейка.

Она из певчих, только не поет».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Даниилу Андрееву

ИУДА

Твоих мерцающих пустынь

Я разве мысленно коснулся.

Но утл мой челн, безбрежна синь,

И нет конца: Я ужаснулся

Порталам каменных громад,

Забвенных высями селений,

Повсюду виден хладный гений,

Но без любви пустынен град.

 

Там одичавшие сады -

Дремучий лес непроходимый,

Роняют горькие плоды.

 - Печать Денницы, Дух гонимый.

На всем и всюду его след,   

Его морозное дыханье

Но рушится вселенной зданье,

Когда Любви и Бога нет.

 

В уединении глухом,

В суровой башне-цитадели

Великий грешник: Тесен дом

Его печальной колыбели.

Прощенье заревом горит –

Молитвы в Вышние Чертоги:

Услышан, ждут в кремнях дороги,

Молись Иуда, Бог простит.

 

А. БЛОКУ

* * *

 

Воскресший образ, как мгновенье

Мелькнет и канет прочь...

Найду ли, я уединенья?

Не день ищу, а ночь.

 

Чтоб на холсте, чернее мрака,

Вне зримой суеты,

В кругу таинственного знака

Запечатлеть черты.

 

Перенести в венцовой раме.

Как ризу,  в новый храм,

Он выстроен Небесной Даме,

Его я строил сам.

 

И те узорчатые своды

Не тронул дым кадил.

Любви незримые синоды

Никто не огласил.

 

В нем тишина, порой ветрами

Вздохнет листвой ветла.

Как птицы, ангелы крылами

Взлетят под купола,

 

 

А грусть туманною волною

Вернет блаженный сон.

Я знаю: утренней порою

Растает дымкой он.

 

И все равно,  один, ночами

У черного окна

Молиться буду Тайной Даме

Из розового сна.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Гном молчанием угрюмый

В красном колпаке,

Преисполнен тайной думой.

Хлыст в его руке

 

Он – коварен, он – всесилен.

Взгляд его далек,

Это им из бездн пропилен

Смотровой глазок.

 

Озарит черты свечою,

Отворит окно, -

Грезы шумною толпою

Брызнут, как вино.

 

Облекут блаженной негой,

Легкой, что эфир,

Унесут на туче пегой

В запредельный мир

 

Там иные звезды – знаки

И иная твердь,

Рдеют сонно в травах маки

Косит травы смерть

 

Нежным голосом, как друга

Позовет в поля

На груди сомкнётся  туго

Скользкая петля.

 

Брызнут звезды, распадется

Мир, как снежный ком.

Все исчезнет... Рассмеется

Молчаливый гном.