Путь
На осеннем листе, слезливом
от долгих дождей
Поскользнулся, упал, да навзничь –
закончился путь,
унеслись мои кони-птицы
в просторы полей,
Смерть метнула гадальный камень –
Огнистый, что ртуть.
Он упал на седьмую плоскость,
и мрак пустоты
Опрокинул ночные степи
на зыбкую грань,
Сновидений холодный ангел
вручил мне цветы
В черепичном горшочке детства –
большую герань.
Жизнь испита; оваций всплески –
бурление вод,
Под улыбчивой коркой грима
безбрежный покой,
У часов, что пели так звонко
закончился ход,
Берестовый скользит кораблик –
свеча над рекой.
Золотистую ризость кленов,
печаль тополей,
Паутин серебристый иней
уж мне не вернуть.
На осеннем листе, слезливом
от долгих дождей
Поскользнулся, упал, да навзничь –
закончился путь.
2011
* * *
Кто я зачем, – одиноко бредущий скиталец?
Мир предрешен, несравненны творений дела.
Дрожь тетивы, на курке арбалета мой палец,
Дремлет на ложе посыльница смерти – стрела.
Что от трудов моих слезных? – Могилы, курганы,
Шалые ль ветры в полях оживят ковыли?
Верный мой конь, он умчится, от вольницы пьяный
Тонко заржет и растает в закатной пыли.
Что мне от жизни, чей смысл никогда не постигнуть?
Взор изумляет бездонно-небесная твердь.
Боги, и те, не смогли меня к правде сподвигнуть,
Как не поверить, что жизни венец есть не смерть.
Кто я, зачем, приумноженный, тысячеликий?
Путник мятущийся, ловчий с силками удач.
Бронзой горят на шатрах моих древние пики,
Грозно в душе торжествует тиран и палач.
Я ли так плачу? Иль кто во мне горько так плачет?
Звон тетивы… Но не смерть мои грезы сотрет.
Слышу, как конь мой возвратной дорогою скачет,
Чую, что Нечто, иное из мрака грядет.
Все повторится: я мальчик, вот мой жеребенок,
Домик у речки, пригорок, в цвету череда,
Стволик рябины – прозрачен, задумчив и тонок.
Тихая радость: так было, так будет всегда.
* * *
По поводу торжественного открытия персональной выставки художника Ульдимира Богданного.
Я знаю, кто я есть!
Прочь желтые цветы,
Глазетовый гламур,
Кадящий стеарин.
Под дружеское – «Ты»
Мне ваша злая лесть,
Что без штанов амур
Среди парящих льдин.
А некогда я был
Кусачею пчелой.
Кусучей от забот:
– Слетай-ка по росе…
Но всяк меня любил,
Прощали, что и злой.
А кто не любит мед?
Халяву любят все.
2011
Кормилец
Прикармливал кошек, бездомных собак
Старик одинокий – пристранный чудак.
Чуть брезжит, чуть утро, а он уж бредет
С котомкой, счастливый от добрых забот.
Слетаются голуби, кошки спешат,
Дворняги от радости дружно визжат
При виде того, кто по лужам пешком
Шагает с волшебным чудесным мешком.
– Но, но… Не балуйтесь – нарочисто строг,
На доли ломает кормилец пирог.
‑ Ишь, шуму то сколько… Хотя, ведь беда,
Когда уж не радует сердце еда.
Пресыщенный хлебом – тосклив и уныл –
‑ Себе ль, ил собакам он так говорил.
А может голодным и тощим котам,
Что резво сбегались к нему по утрам
С окрестных подвалов, ближайших округ?
Не знаю. Но дружба царила вокруг:
Все звери, все птицы, что братья – бок, о бок,
С усердием ели гречишный пирог,
Пшеничную кашу под духом котлет
И кости, которых прелестнее нет.
Да мало ли вкусностей в мире – не счесть,
Особенно, если, так хочется есть.
Из месяца в месяц и из года в год
Кормил старичок свой бродячий народ,
Совсем не жалея ни время, ни сил.
Вот так он бездомных и сирых любил.
Но как-то… Унынье царит средь дворняг,
В обыденный срок не явился чудак
С заветной котомкой – волшебным мешком,
Стуча неизменным своим батожком.
Забыл знать бедняжек… ‑ Так хочется есть…
Не дело голодным… Пора бы и честь…
– Тот час возроптали с обидою псы,
Топорща с досады хвосты и усы.
Им вторя, коты зашипели: Позор!..
Уж утро, не уж то он спит до сих пор?..
И даже ленивые голуби с крыш
Заныли: Не стыдно ль?.. Все ждут, а ты спишь.
С таким вот мешком, можно спать без забот.
А тут уж свело с голодухи живот.
Чем дальше тем пуще – стенать, да хулить
И это того, кто давал есть и пить.
Того, кто от дворников злых защищал,
От дел своих добрых добра не искал.
Совсем разошелся бездомный народ.
Уж слышно, как кто-то: А где он живет?
Пойти да забрать наш волшебный мешок,
А с ним и его путевой посошок
Кому не известно в нем сила из сил…
Иначе, зачем бы его он носил.
Решить-то решили, да адреса нет,
Дожди проливные… Утрачен и след.
За вкусною кашей, кто б думал о том:
Где улица эта, и где этот дом?
Поесть, да попить бы… И с дремой на бок.
Всю ночь порезвись-ка… Под утро без ног.
А голод – не тетка… Задириста злость,
Уж кто-то сцепился за старую кость.
За рыбную голову бьются коты,
Шипят, разевают клыкастые рты,
О дружбе забыв. Да и где тот закон,
Когда кротки голуби лупят ворон?..
А так вот хотелось, всю жизнь за дарма…
Да нету кормильца, пусты закрома.
Ушел невозвратной дорогой чудак,
Никто уж не кормит за просто, за так.
2011
* * *
Жизнь от башмаков, до башмаков,
Вера, от зарплаты до зарплаты.
Смена дней – восходы и закаты, -
Огорченья порванных шнурков.
Мера лет – изношенность одежд.
Но не снять с потертых душ усталость.
Поживем еще, пожалуй, малость
Без Любви в плену слепых надежд.
2011
* * *
‑ Что наша жизнь?.. – Какая есть, такая есть…
Слезинки лет, минуты дней, секунд не счесть.
В песке сует, в траве забот, обманчив миг,
А есть ли тот, кто высоту высот постиг?
Раскрыл свой взор за полый круг небытия,
Сказал: ‑ Я Бог, нет ничего, что есть ни я.
Во мне просторы буйных вод и в звездах твердь,
И мрак, и свет в кругу кругов, и жизнь, и смерть.
Но не дано того понять. Мы просто есть
‑ Осколки слепленных богов, на всех не счесть.
2011
* * *
Деревья в детстве были выше,
Светили звезды в небе ярче,
луна казалась много ниже,
Трава сочней и зеленей.
И я любил мечтать на крыше,
На крыше солнце греет жарче,
К нему хоть чуточку, но ближе
Нам вместе много веселей.
Железо круто и опасно,
Зато, руками можно небо
Достать и расплескать, что млечность,
Почувствовать упругость крыл.
И взором птицы, ясно, ясно
В простом увидеть зерна хлеба
В песчинке бренной Века Вечность:
Я Есьмь! Я буду как и был.
Ах эти годы… В землю домик
Врос, да по самые оконца,
Не пожалела непогода…
Изломан бурей старый клен.
И я, совсем, как мрачный гномик
Хранюсь под зонтиком от солнца,
Томясь мечтой иного рода:
Бессонница, верни мой сон.
2011
Певцы
Петух, ворона и павлин, на бревнышке, втроем
Друг другу пели похвалы, ровняясь с соловьем.
‑ Что соловей?.. Приглуп народ… ‑ Вспылал в сердцах петух, -
И я, пусть и не знаю нот, имею певчий слух.
Без всякой хитрости сужу: есть ль прок его рулад?
Все хвалят, я же вам скажу, свистит не всклад, ни в лад.
Мудрено… Аж тоска берет… Нашелся, вокалист…
Кто эти трели разберет, когда один в них свист?
‑ Ему ворона: Правый друг! Да Ты не знаешь нот…
Но, кто спрошу, среди округ сильней тебя поет?
В степи, в лесу и на лугу за дальнею рекой
Слышны твои ку-ка-ре-ку-у… Попробуй-ка так спой…
Пусть не велик репертуар… Но, как отточен тон…
Порою, так и бросит в жар и, как рукою сон…
‑ Ворона правду говорит, таких как ты – один,
И голос есть, и внешний вид – вмешался в спор павлин.
Бородка, перья, гребешок… Грудаст… А масть, а стать…
Где соловью?.. Едва ль с вершок… И в кроне не сыскать.
Иль, взять, воронушке, тебя… По правде, не тая
Скажу, кто-кто, а ты поешь не хуже соловья.
Ему ль тонов осилить тех?.. И ноткой не соврешь…
С ищи весь свет, ты лучше всех, уж лучше не найдешь.
Сколь лаконичны эти кар-р-р… Талант от простоты.
По ним любой, и млад и стар поймет, что это ты.
Не с воробьем, не с иволгой и не с каким иным
Не спутать славный голос твой, столь он не повторим.
‑ Ах, милый друг, я смущена – ему ворона вслед, -
Признаюсь, в пенье влюблена я с самых ранних лет.
Да робость все… Хоть, что таить… Не скроешь Божий дар…
Могу весь день ни есть, ни пить. Дай в волю крикнуть – Кар-р-р!
Но и при том, сравниться ль мне в вокале, да с тобой?
Ну, право, разве, что во сне… Прошу, Павлуша, спой…
В томленьи вся, аж дрожь берет… И, как не заробеть,
Когда такой певец поет, что может так вот петь.
Тут и петух: Порадуй, брат… Пропой, хоть нотки три.
Поверь, к тебе, и я бы рад, пойти в ученики.
С таким то радужным хвостом… Без хлопот и без забот.
Уж точно, под любым кустом – признанье и почет.
А если вместе – ты, да я, с вороною втроем…
То мы не только соловья… Осла перепоем.
Пусть и иных племен ишак, в таланте мы свои.
Квартетом дружно грянем так, что сдохнут соловьи.
Поныне услаждают слух певцы-друзья:
Павлин, ворона и петух. Не слышно соловья.
2011
* * *
В Нальчике поздняя осень,
Ветер порывистый с гор,
Луж серебристая просинь –
Стынет морозный узор.
Клены почти облетели,
В парке прозрачно-светло,
Грустью задумчивы ели,
Иней по травам, бело.
Солнце взойдет и растает
Призрачно-тонкий ледок,
В лужах огнем заиграет
Алый кленовый листок.
Вспыхнут багрянцами пики,
Вспрянут пред днем ото сна.
В Нальчике, так многолики
Осень, зима и весна.
2011
* * *
Все чаще и чаще мне видится детство,
Я птицей, крылатый , умею летать.
Найти бы такое волшебное средство…
Шепнуть на травинку… И маленьким стать.
Забыть о насущном, самой простотою
Исполнится мудро, раскрасить секрет:
‑ Зачем в этот мир я слезливой весною
Явился младенцем на чуждый мне свет?
Блаженная память! Цветные каменья,
Пусть лягут, как прежде средь чутких зеркал.
Судьба ль?.. А может то свыше Веленье…
Ведь, кто-то же мне этот путь указал…
Дорогою ль лет растерялось наследство?..
Туманная осень, крадется, что таить.
Все чаще мне снится далекое детство,
Я снова, как птица, умею летать.
2011
‑ У всех от государства есть садик-огородик – плачется мне теща, – а у нас нема. Сходил бы, сынок… я и пошел…
Чиновник!... Боже, сколько света
На гладко выбритых щеках!
Каких оттенков только нету…
Ну просто душка, прелесть… Ах!...
А как учтив, а как любезен…
Слова – журчащий ручеек.
Их смысл… Нет-нет… Весьма полезен,
Когда не в лоб, а между строк…
А лучше задом… Задом проще;
Читайте задом наперед
И вы поймете: Право теща,
Которой сдался огород.
И, что не он, а вы – проситель,
Не вы, а он – хранитель благ,
Земель – лесов распорядитель –
Кудесник фокусник и маг.
Намек, кивок, а глаз так кроток…
Бумажки-фантики – рубли…
И вы уже хозяин соток
Своей же матушки-земли.
Бугорочки, горки, вершины
Чиновник жмется хрустящей бумажкой,
Сиреневым взором надежды ласкает,
Учтиво-угодлив, за кофием чашкой,
Так трепетно внемлет, так чутко внимает.
Такой не откажет – служение свято,
Что надо, как должно устроит… По дружбе…
Трудяга… Штанишки, рубашка помята,
От нервов, конечно – весь в каторжной службе.
Уж где о себе то – страдальце болезном…
За сирых – сейчас и в любую погоду.
Скорей изотрется в стремленьи железном
На стружки-опилки, жилось бы народу.
Народ… Он оценит, его не обманешь,
Глядишь и уважит… Такой вот регламент.
Глупее не быть уж – умнее не станешь…
Да здравствует Кресло! Будь славен, Парламент!
А там – бес укажет, Фортуна из рога
На хлебец, на масло, потом на икорку…
И счастье!.. А счастья не может быть много,
Спаси только, Боже, с вершин, да на горку,
А с горки на нивы, где пашут и сеют,
Трудами, мозолями хлеб добывают,
И где по другому служить не умеют,
А тех, что на горках и духом не знают.
Во многой мудрости
много печали;
в доме глупости смех
и веселье.
I
Кто дел суетных довершил?
Труд наш продолжат слепо дети,
Приумножая выше сил
Все то же хлам тысячелетий.
‑ От многой мудрости – печаль,
В вертепах глупости веселье[1]
Смерть восхищает новоселье
Сквозь тризн черную вуаль.
II
А мы спешим, мы все спешим
По нам завещанному следу,
Свое великое вершим
Предчувствуя Победу.
Но иже – сон поводырей,
Ослепших от лихой удачи:
Ну разве станет правдой зрячий
Блуждать в потемках меж дверей?[2]
III
Умри печаль… Да здравствуй смех!
Пусть похваляет жизнью Глупость[3]
Поделим все вся на всех,
Прочь мудрости скупая скупость!
Что нам ее тоскливый плач,
Не им ли нажито так много?
‑ Конец один, одна дорога:
Уйдут и нищий и богач.
IV
Бальзам на души – Свет-Мечта!
Кто по себе на смерть явился[4]
Живи хоть девять раз до ста,[5]
А все одно… Не возвратился
Назад ни грешник, ни святой,
Ни хлебом нищий, ни богатый,
Ни отравленный, ни распятый,
Ни робкий духом, ни герой.
V
А потому, помянем всех,
Ушедших чашею хмельною,
Умри печаль… Да здравствуй смех![6]
Возвеселимся же игрою
В спектакле «Жизнь». Цвети сирень,
Пусть ночь чредой меняет луны,
Да торжествует солнцем день!
* * *
Сместило полюс: Северный Кавказ
Ветрами сдуло в область Сахалина,
Им хорошо, сейчас у них малина,
У нас мороз, мороз трещит у нас.
Поди когда земную эту ось
Скривит назад на градусы и доли,
Не менее, как с тыщу лет, небойсь,
Должно протечь, а может того боле.
Махнем же всей гурьбой на Сахалин,
Там климат, что на Северном Кавказе,
Прощайте минераловодыгрязи,
Ледовый Эльбрус, стужи лютых зим.
А через добрых пару тысяч лет,
Когда вернется все на круги Круга,
Мы вновь собьемся в стаю, скажем: Нет
Морозный стуже… Здравствуй солнце Юга!
2013
* * *
1. Мир преисполненный правды – несчастен,
Что наши истины – бледные тени?
Путь познающих тернист и опасен,
В многих премудростях грезы сомнений.
В доме веселья зимой мандарины,
Вешние розы, постящая скупость,[7]
Пляски и песни под звон мандолины,
Жизнь прожигает беспечная глупость.
2. Немощный старец с папирусным свитком
Славит Гомера у края могилы,
Сны воскрешая пьянящим напитком –
Грезною амброй дельфийской Сивиллы.[8]
Зыбкая почва, песок ручейками
Медленно, медленно в Вечность стекает,
Дышит провалом земля под ногами,
Чтец Илиаду Гомера читает.
3. Скрытны ахейцы – завистники Трои;
Длани простер Тир[9] над древним Сидоном.[10]
Все приходяще; почили герои,
Мрачно и тесно под белым виссоном.[11]
4. В склепах покойно, замшелые клади
Влагой слезятся, сиротно вздыхают.
Ищущий знаний, в ночи, при лампаде
К смерти выводит: Я мрак только знаю.
Чем же тогда различимы два края?
‑ Мудрость тоскует, а глупость смеется,
Нищие грезят обещанным Раем,
Видя, как сыто богатым живется.
5. Пастырь в свистящей от счастья сутане
Молвит: Не хлебом единым, а Духом…
В смутном согласии с ним прихожане:
‑ Эк разнесло проповедника брюхом…
6. Ум почитаем за благо. Работа.
Мудрых дороже вещественной пищи.
Может и так, но не сходится что-то:
Что ни творец, то голодный и нищий.
7. Время коняшкой на палочке скачет,
Ищущих истин во мгле – легионы,
Глупость смеется, Премудрость все плачет,
Пишет бедняга к Законам законы.
Мир преисполненный правды – несчастен,
Что наши истины в свете без тени?..
Путь познающих всезнаньем опасен,
В многих премудростях много сомнений.
[2] В религиозном представлении, как выбор по дарованной свободе: двери рая – жизнь; двери ада – смерть.
[3] Знаменитое произведение Эразма из Роттердама «Похвалы Глупости» (1508 г.)
[4] С момента своего рождения, с каждым мигом утекающего времени стремимся к завершающему своему концу, т. е. смерти.
[5] Имеется ввиду первый человек Адам, лет жития которого было 930 лет от сотворения.
[6] Идеология, так называемых Циников (II век до н. э. Греция) – Живите сегодня, ибо завтра умрем.
[7] Постящая скупость – т. е. не соблюдение постов (авт).
[8] Сивиллы (греч.) – прорицательницы будущего, обычно бедствий.
[9] Тир – Древний Финикийский город, переводится как Скала.
[10] Сидон (рыбная ловля) – Древнейший Финикийский город, известный еще до Моисея.
[11] Виссон – белая тонко выделенная льняная или хлопчато-бумажная ткань, очень дорогая в древности, символ чистоты и правдивости. Применялась при погребении усопших, как саван.
| 